Вчера ночью вышла последняя серия третьего сезона Kuroshitsuji, сегодня я наконец до нее добралась и досмотрела сезон. И сейчас мне очень хочется поговорить о моем самом любимом персонаже за все сезоны аниме и за всю мангу.
О Сиэле.
Насколько я знаю, графа Фантомхайва многие не любят. В принципе, понятно, за что. Сиэль самоуверен, жесток и замкнут, он с определенной легкостью убивает людей и, как считает большинство, любит исключительно себя самого. И еще чуть-чуть Себастьяна, чтобы скучно не было.
Не могу сказать, что это не так. Разумеется, все эти качества у Сиэля присутствуют. Но если за первые два сезона аниме я просто полюбила его, как персонажа, то манга гораздо лучше раскрыла мне его характер, подробности его психологии, его поведения. А поскольку третий сезон построен исключительно на манге, то он стал для меня идеальной визуализацией многих моих размышлений.
Что мы вообще знаем о Сиэле Фантомхайве? Он был самым обычным ребенком, любил своих родителей и тетю, играл со своей невестой Лиззи, жил достаточно счастливой жизнью... А потом потерял это все буквально за одну минуту. Достаточно и этого для того, чтобы ребенок ожесточился, но он еще пытался бороться. Когда нам рассказывают о Сиэле, которого похитили и продали... Ну, скажем так, на эксперименты, мы видим испуганного маленького ребенка, который просто хочет спастись. Ребенка, чья психика вообще может не выдержать подобных испытаний.
Сиэлю очень повезло, что он успел призвать Себастьяна. По сути, его сотрудничество с демоном дальше ничего и не меняло в характере, все, что было надо, Сиэль получил в момент призыва демона. Когда его собственная жизнь, желание выжить стали сильнее страха и отчаяния. Мне кажется, у него даже желания отомстить за родителей сначала не было. Сиэль просто хотел жить. И не сойти с ума.
И слава богу, что Себастьян успел.
Потому, все последующие действия Сиэля можно рассматривать только зная о том, что он испытал — и остался нормальным. Ну, относительно нормальным, но тем не менее.
Если верить манге, для Сиэля даже чувство мести и желание отомстить за смерть родителей не являются основными. Он хочет быть сильным, как любой ребенок, который успел почувствовать себя слабым. Слабым, беззащитным и сломленным. Его сила, его поддержка — это Себастьян. Этакие ментальные костыли, как протезы у циркачей. Сиэлю необходимо чувствовать себя нужным и любимым — Себастьян дает ему это. И чем чаще Сиэль отрицает то, что ему это нужно, тем лучше становится видно, насколько он в этом нуждается.
Он прекрасно справляется со своей слабостью. Иногда посредством жестокости, но справляется.
Сиэль несправедлив? Отнюдь. Так или иначе, но все его действия направлены на служение Ее Величеству. В любой ситуации он следует приказу, и то, что он ослушался прямого приказа Королевы и не спас детей, говорит лишь о том, что у него не было выбора. Он знал, как будет лучше.
У Сиэля нет другого пути, кроме служения Короне. Это даже не его выбор, он продолжает дело своего отца, и делает это по максимуму качественно. Это не справедливость и мораль в прямом нашем понимании. Это справедливость, основанная на служении сюзерену, на твердой уверенности, что монарху виднее. Правда, чует мое сердце, что ближе к концу манги это изменится... Но не о том речь.
Мне искренне жаль циркачей, которые так глупо погибли. Мне жаль детей, оставшихся в поместье Кельвина. Но... Но Сиэль прав. Их было уже не спасти.
Сиэль как никто другой знает, что такое потерять силы и быть сломленным. Знает, что иногда лучше смерть, чем жизнь в безумии. А то, что он позволяет себе решать за других, значит лишь, что он достаточно силен, чтобы делать это.

Знаете, мой самый нелюбимый персонаж за все сезоны аниме — это Алоис Транси. Потому что он слабый. Его можно пожалеть, погладить по голове, сказать «ой, бедненький»... Но жалость бессмысленна. Он был слабым и умер слабым.
Сиэль никогда не был слабаком. Он знает, что, вероятно, когда-нибудь ему придется ответить за свои действия. И никогда не сомневается в их правильности. Он справедлив, исходя из собственного видения мира, построенного на его жизни. И я восхищаюсь Сиэлем хотя бы потому, что он справляется и идет дальше там, где другие давно бы рухнули и расплакались.

И, мне кажется, Себастьян восхищается им точно так же. Не испорченностью ребенка — в Сиэле нет ни капли испорченности — но внутренней силой и уверенностью. И умением действовать. И отвечать за свои действия.

@темы: японская трава, девочка-скандал, это не любовь, ты ведь ночью не Святую Деву звал, театр абсурда, people are strange

---

Иногда искренне хочется понять, что же со мной все-таки не так...

---

«Налей мне виски. Двойной. Полбутылки.»
***
" — Ты жирный, высокомерный, провонявший никотином, спивающийся гомофоб с комплексом супермена и нездоровой зацикленностью на мужской дружбе!
— Ты так говоришь, как будто это плохо»

Последние пару недель я смотрела Life on Mars.
Честно, он сломал мне мозг. Окончательно. Впервые в моей жизни в конце сериала я так и не могла определиться... Что же все-таки произошло? Чем все закончилось? Не открытый конец, нет. Просто... Просто я не знаю. И не уверена, что хочу знать.
Потому что мне страшно. И одновременно очень грустно. И очень хорошо - за Сэма, который, наверное, получил то, что хотел.
Но я все равно не знаю.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, театр абсурда

---

Нино вредный, иногда ужасно противный, язвительный, консервативный, занудный, забывающий следить за осанкой и своей внешностью...
А я его все равно люблю.
За что, интересно?

---

Не смогла удержаться, поэтому делаю этот пост.
Полдня ходила, как по голове пыльным мешком стукнутая, и улыбалась, как дура.
А все потому, что эстетический шок, много прекрасного и восхищение.

Ninagawa Mika. Photo.

И отдельной статьей - коллажи из ее фотосетов Айбы.
Понимаете, я видела много фотосетов Айбы. Наверное, почти все. И все ее, конечно, тоже видела, но когда смотришь на них, когда они собраны вместе, понимаешь, насколько Мика хорошо его чувствует. Как хорошо умеет делать его обыденным, простым, настоящим - и в этой обыденности невыносимо сексуальным.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, театр абсурда, people are strange

---

Иногда люблю его почти до слез.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, японский Марио, театр абсурда

---

написанная на коленке омия, на художественную ценность не претендует

В Киото в начале осени холодно. В Токио и пригородах как-то теплее, а Киото весь словно продувается ветром, словно бы все морские ветра долетают до него, собираются в нем и живут всегда, не улетая никуда больше. В Киото уютно, несмотря на то, что Нино замерзает в первые же пять минут, стоит спрыгнуть с поезда на платформу и оглядеться по сторонам в поисках автомата с кофе.
В Киото они приезжают буквально на пару дней, выпросив выходные у менеджеров. Концерты закончились буквально неделю назад, и теперь можно требовать законный отдых. Можно вырваться из душного и надоевшего Токио, уехать туда, где их знают, но, наверное, не помнят. И просто быть.
Нино помнит, как приезжал в Киото в мае девяносто восьмого года. Тогда уже было совсем тепло и весело, и мир казался огромным и бесконечным, а Сатоши — невероятно, нечеловечески красивым. А еще немного чужим, потому что тогда он не принадлежал Нино совсем.
Он и сейчас не принадлежит Нино, но иногда хочется верить в обратное. Нино хочется верить, что пальцы Оно — такие соленые и ласковые — такие только с ним. Он берет Оно за руку, тащит за собой по улице, рассказывает что-то и смеется. Сейчас ему снова пятнадцать, Оно снова чужой, красивый и бог.
Нино двадцать один, он впервые влюблен так, что подкашиваются ноги. Ему хочется выпить Оно так, как пьют воду в жаркий день. Выпить залпом, до дна, допивая последние капли понять, что совсем не напился, и нужно еще. Но Оно не выпьешь. Его можно только любить до последней капли этой истязающей, мучительной, отвратительно сладкой любви.
Порой Нино кажется, что все свои песни он пишет для Оно. Конечно, это не так, как минимум, половина из них была написана для разных девушек, но Нино все равно кажется, что каждая его песня — это обращение к Сатоши.
В каждой его девушке словно была часть Оно. В каждом взгляде, жесте, случайном смехе, в том, как Нино любил всех этих девушек — красивых, добрых, милых — на стерильно чистых простынях love-отелей. Во всем этом каким-то непонятным образом оказывался Оно, отказывался исчезать, снился по ночам и вытягивал жилы до боли. У них не было ничего, кроме частых поцелуев и пары душных ночей во время концертов, когда Нино вжимался лицом в подушку, стараясь не разбудить Джуна, спящего в соседнем номере. У них не было почти ничего, а с девушками у Нино было много всего, но с очередной таинственной и самой лучшей на свете принцессой Нино чувствовал себя предателем и изменником. Чем искреннее он говорил о любви к девушке, тем сильнее проступал у него в голове образ Оно. Как икона.
Наверное, потому они и оказались в конце концов в Киото. Здесь все начиналось, когда Нино восхищенным взглядом смотрел на танцующего бога.
Здесь все продолжилось, когда к вечеру они оказались вместе в номере отеля.
Нино кажется, что это было всегда. Соленые, словно от морской соли, пальцы Оно, жесткие и требовательные губы его, его тело — желанное и почти порочное. Нино старается всегда и везде быть победителем, но в этой игре он побежденным. Он чувствует себя побежденным, когда в очередной раз раздвигает перед Оно ноги, когда готов раствориться в нем, стать крошечной частичкой морской соли на его пальцах, цветом моря в его глазах, шумом волн в его голосе. Даже глупая, короткая, яркая боль почему-то отзывается во всем теле очищением и радостью, словно бы оказываясь с Оно в постели, Нино стирает с себя прикосновения всех своих женщин.
Он отдается Оно полностью. Вдыхает запах пота от его кожи и запах моря от его волос, судорожно и жалобно ищет его прикосновений, умирает, кажется, от каждого его движения.
Нино помнит о том, что завтра они вернутся в Токио. Помнит и о том, что через пару месяцев в его жизни окажется какая-нибудь прекрасная девочка, готовая посвятить ему свою жизнь на целых три месяца. Потом будет что-то еще.
А потом они с Оно снова окажутся в одной постели, и снова Нино будет растворяться в нем, стирая грань между самим собой и другим человеком.
Ради того, чтобы немного побыть настоящим.
Пятнадцатилетним мальчишкой по уши влюбленным в своего семпая.

@темы: японская трава, другое кино, we make storm, девочка-скандал, эпатаж, любовь и музыка, японский Марио, театр абсурда

---

Знаете, я правда пыталась не переживать из-за того, что я не поступила в университет. Я сказала себе: "ладно-ладно, это не критично, ты умница". Я поревела в подушку, покидалась вещами и успокоилась. Решила: хорошо, я справлюсь. Я буду много учиться и много читать, я могу быть лучше.
Я хочу быть лучше. Я хочу правильно питаться и заниматься спортом, я хочу учить японский и английский, я хочу писать фики и научиться рисовать, я ужасно хочу сделать ремонт в квартире...
А еще я эгоистично хочу, чтобы меня поддерживали. Чтобы не только я сама говорила себе перед сном: "ты крутая, ты все правильно делаешь, только не останавливайся".
Но почему-то это говорю только я сама.

Я очень давно не чувствовала себя настолько одинокой.

---

Вообще-то я планировала выложить этот текст только когда допишу его полностью, но почему-то хочется выложить сейчас. Тем более, что пишется он достаточно активно, как-то в настроение хорошо лег.

Название:[без названия пока]
Пейринг: Сакурай Шо/Айба Масаки
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: AU, OOC
Описание:

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса...
(с)vero4ka

4833 слова

Утром проснулся с головной болью. В последнее время это стало привычным: когда каждый вечер напиваешься в баре, вполне логично, что организм реагирует на это определенным образом. Особенно, если уже не девятнадцать лет, а – страшно представить даже – без нескольких месяцев тридцать.
Считается, что после тридцати должна начаться какая-то новая жизнь, но сейчас и со старой-то разобраться не выходит. Она отчаянно жмет в плечах, натирает и сидит не по фигуре, словно школьный пиджак, из которого к старшей школе совсем вырастаешь. Когда Шо был школьником, родители каждый год покупали ему новую форму, чтобы сидела идеально, но новую жизнь купить куда сложнее, чем комплект одежды в ближайшем магазине.
Утро началось с головной боли, началось в семь утра, началось так, будто хотело стать концентрированным раствором последних нескольких месяцев, горьким лекарством, которое лучше пить залпом. Солнце светило в глаза, голова болела, тишина в квартире била по ушам.
Шо заставил себя встать, добрел до кухни и включил кофеварку. Кофеварка уютно заурчала, наполнила пространство запахом кофе, и жизнь сразу стала чуть более настоящей и теплой.
Потом проверил автоответчик. Ни одного сообщения. Разумеется, на что-то другое надеяться было глупо. Агент обычно звонил пару раз в неделю, но в последнее время перестал делать это вообще. Какой смысл связываться, если нечего сказать? Ведь ни одного предложения за четыре месяца, ни одного сценария, ни одной идеи, ни одного режиссера, который хотел бы увидеть Сакурай-сана в своем кинофильме. Их, режиссеров, вполне можно понять: зачем работать с капризными и пьющими актерами, если можно подобрать кого-то получше?
Тем более, после скандала в октябре никто не рискнет заключать с ним контракт.
Кофеварка требовательно запищала, напоминая о своем существовании. Шо торопливо нажал кнопку и, перелив кофе в кружку, вышел в коридор. Еще год назад он привык пить утренний кофе, прочитывая письма. В последнее время эта привычка начала приносить много неприятных эмоций, но избавиться от нее полностью не выходило. Поэтому Шо накинул куртку прямо поверх пижамы и, захватив ключи, спустился на первый этаж дома.
- Доброе утро, Сакурай-сан, - вежливо поприветствовал его консьерж, оторвавшись от чтения газеты, - вы сегодня рано. Работа?
- Нет, просто не спится, - вздохнул Шо, выдавив из себя вежливую улыбку.
- Полнолуние, наверное, - понимающе покивал консьерж, - вам стоит принимать снотворное.
- Обязательно куплю его сегодня, спасибо.
Забрав стопку писем, Шо вернулся к себе и, кинув конверты на обеденный стол, взял в руки кружку с кофе.
Сейчас писем приходило уже куда меньше, а вот еще пару месяцев назад ими просто заваливали. Не только по обычной, но и по электронной почте постоянно приходили послания, Шо даже перестал их читать и просто удалял, боясь узнать их содержимое. Тогда ему было не важно, что о нем пишут, и так понятно, что ничего хорошего. Впрочем, тогда и из дома было невозможно выйти, чтобы не натолкнуться на тех, кто мечтал разбить ему лицо.
Два конверта сразу отправились на полку. Это были ежемесячные журналы, которые Шо начал выписывать еще давно, но уже почти не читал. Иногда выкидывал, даже не вскрывая упаковки. Третий конверт он открыл.
«Вы чудовище…»
Прекрасное начало письма. И начало дня.
«Вы чудовище, которое ненавидит окружающих людей. Вас нужно запереть в психбольнице и уж точно нельзя давать вам играть в кино. Моя дочь восхищалась вами на протяжении многих лет, а теперь постоянно плачет. И это все из-за вас. Я вас ненавижу и…»
Дальше читать не стал. Поморщился, смял лист бумаги и выбросил в мусорное ведро. Остальные письма отправились туда же.
Какой смысл пытаться быть кем-то, если все равно никто не верит?
После кофе и трех таблеток головная боль отступила, и даже захотелось есть. Шо сделал себе два бутерброда, съел их, практически не ощущая вкуса, и собрался в душ, когда телефон все-таки зазвонил.
- Да?
- Привет. Мы можем увидеться сегодня?
Ну вот. Час от часу не легче.
- Что тебе еще от меня надо?
- Ничего важного, - голос в трубке засмеялся, - просто соскучилась. Могу я соскучиться?
- Нет.
- Фу, какой ты грубый. Ты свободен сегодня?
- Для тебя – нет. Тебе опять деньги нужны? Может, начнешь зарабатывать сама?
- Я и зарабатываю, но этот мудак опять повысил квартплату. Подкинешь немного?
- По-моему, тебе пора подыскать себе жилье подешевле.
- Это уж точно мое дело. Будешь разговаривать со мной в таком тоне – расскажу всем, что ты алкоголик.
- И ничем не удивишь общественность. Сколько тебе нужно дать, чтобы ты отвязалась?
- Как с тобой просто договориться…
- Так сколько?
Голос в трубке ненадолго замялся, словно бы что-то подсчитывая.
- Пятьдесят.
- Хару, ты не охренела ли?
- Так дашь?
- Переведу тебе на карту.
- Нет, мне надо наличными. Встретимся сегодня в четыре в нашем кафе? И не думай врать, что у тебя дела. Ты все равно никому не нужен.
Шо тяжело вздохнул и положил трубку. Усталость навалилась резко, душная и тяжелая. Она появлялась каждый раз после таких разговоров, и сейчас Шо даже не мог понять – почему все обернулось так?
Полтора года назад у Хару были кудрявые волосы, темные глаза и очаровательная улыбка. Милая девочка, точеная фигурка, язвительный характер и умение соглашаться с Шо тогда, когда это было действительно необходимо. Тогда она казалось почти святой, единственным человеком, понимающим полностью и без вопросов.
Интересно, когда все полетело под откос? Ведь еще до скандала, до выяснений отношений, до того времени, когда Хару начала уходить, устраивать истерики, кидаться вещами и пронзительно визжать. От ее визга резко начинали ныть виски, и Шо сразу раздражался.
Он ее и пальцем не тронул. А потом говорили – избивал, не любил, использовал в своих целях. Чуть ли не насиловал, хотя уж чего, а этого точно быть не могло. Хару всегда предлагала сама, всегда отдавалась с таким пылом, словно это было в первый раз, словно она была юной девственницей, а он – завоевателем и первым мужчиной. Шо хотелось в это верить, но стоило посмотреть Хару в глаза, как вера исчезала.
Она была чертовой шлюхой, моральной проституткой со счетчиком в глазах.
Кем угодно, но уж точно не святой.

До встречи с Хару Шо убирался в квартире, читал и пытался придумать себе хоть сколько-нибудь интеллектуальное занятие. Занятие не находилось, но привычными домашними делами удавалось отвлекать себя от мыслей. Шо старался не думать вообще. Когда думал, собственное будущее начинало казаться ему совсем мрачным и беспросветным.
К четырем часам приехал в кафе. Там подавали хороший кофе и шикарные десерты. Кажется, именно поэтому они с Хару выбрали его в качестве места для утренних встреч, когда еще не пытались жить вместе. Шо завтракал перед долгим рабочим днем, выпивал как минимум три чашки кофе, Хару ела десерты и пила сок. Она всегда ела сладкое только по утрам, искренне полагая, что это поможет ей сохранить идеальную фигуру. Весь последующий остаток дня она питалась салатами и обезжиренными продуктами, периодически пытаясь обратить Шо в свою диетическую веру. Очень злилась, когда он не хотел отказываться от бургеров или алкоголя.
Правильная девочка, правильная жизнь, правильное поведение. Наверное, с точки зрения Хару все произошедшее с ними было правильным. Такие милые девочки, предпочитающие здоровое питание и книжки про духовный рост, не должны тратить свое время на неудачников. Иначе, рано или поздно, они превращаются в стервозных дур.
Шо заказал себе черный кофе, выпил его залпом и заказал еще чашку. Хару, кажется, не одобряла его привычку пить кофе в промышленных количествах. Лучше насладиться им до ее прихода, чтобы не сидеть потом под осуждающим взглядом.
Она пришла как раз тогда, когда Шо принесли третью чашку, и он успел сделать глоток. Пришла, как всегда, эффектная и яркая, красивая той природной красотой, которая редко заметна на первый взгляд, только при последующем рассмотрении. Впрочем, Шо тут рассматривать было уже нечего. Это тело, эти жесты, улыбки, ужимки и фразы, даже интонации он знал, как самого себя. И от каждого жеста его тошнило.
- Угостишь даму кофе? – спросила Хару, сев рядом.
- Разумеется, - согласился Шо.
Смешно, раньше Хару во всем слушалась Шо, а теперь он сам не решается с ней спорить, предпочитая соглашаться даже в мелочах. Кажется, просто не осталось сил на споры.
- Тебе что? Американо? Или что ты теперь пьешь?
- Мне без кофеина, - фыркнула Хару и мило улыбнулась подошедшему официанту, - и еще стакан апельсинового сока, пожалуйста.
Стакан апельсинового сока и кофе без кофеина. Йогурт на завтрак и книги Коэльо на полке в спальне. Жизнь, как с обложки журнала, красивая и размеренная, пресная до ужаса, ориентированная на глянцевые модные издания.
Что же все-таки цепляло в Хару? Может быть, ее искренняя вера в эту придуманную жизнь?
- Ну, - начала Хару, когда ей принесли заказ, - как ты сейчас живешь? Как работа?
- Справляюсь понемногу, - коротко отозвался Шо, не желая вдаваться в подробности.
- Неужели? И когда тебя снова можно будет увидеть на большом экране?
- Как только это случится, ты узнаешь первая.
- О, дорогой, ты так великодушен, - Хару рассмеялась, и Шо почувствовал, как от ее звенящего смеха резко заныли виски.
- Так столько я тебе там должен, чтобы ты заткнулась и отстала от меня на ближайшие пару месяцев? Пятьдесят тысяч? Прекрасно. Надеюсь, этого хватит, чтобы утолить твою жажду денег, - Шо потянулся за бумажником, отсчитал наличные, которые успел сегодня снять с карты, и протянул Хару.
- Не строй из себя жертву.
- Было бы кого строить. Слава богу, что я на тебе не женился. Хотя планировал.
- Правда? Это очень мило. Впрочем, - философски заметила Хару, пересчитывая деньги, - вполне возможно, что это обошлось бы тебе дешевле.
- Нет уж, спасибо. Знаешь, - Шо поднялся, - я, пожалуй, пойду.
- Что? – Хару подняла на него свои густо подведенные глаза, - даже кофе со мной не выпьешь?
- Очень много дел. Я думаю, - Шо позволил себе мстительно улыбнуться, - теперь ты можешь позволить себе оплатить и мой заказ тоже. Считай это платой за внимание.
Уже на улице подумал о том, как перекосит Хару при виде чека на чертово количество кофе. И мысль эта почему-то принесла удовольствие.

По дороге домой в ближайшем магазине купил бутылку вина и две пачки сигарет. Не курил уже неделю, стараясь бросить, но встреча с Хару вполне могла считаться экстраординарным событием, после которого все данные самому себе обещания аннулируются. Отыскал в кармане пальто ключи, прошел во внутренний двор, предвкушая вечер в компании бутылки и кино. И только потом обратил внимание на рванувшуюся к нему от подъезда фигуру.
- Сакурай-сан, как хорошо, что вы пришли. Я вас тут уже два часа жду, планировал уходить, но консьерж сказал, что вы обычно в это время заходите домой, так что я надеялся… Я представился вашим другом, иначе было бы слишком много проблем, но вы не сердитесь, мне просто очень нужно было вас увидеть и…
- Да помолчите вы, наконец, - с усталым удивлением попросил Шо и отошел на шаг назад, чтобы разглядеть болтливого незнакомца.
Тому на вид было лет двадцать. Впрочем, таким на самом деле может оказаться и за сорок, просто по внешности определить их возраст невозможно. Тощий, длинный, в спортивной куртке и потертых синих джинсах. Волосы, видимо, когда-то были крашены, а теперь отросли, и темно-медовые пряди смешивались с природным черным цветом. Глаза круглые, улыбка до ушей, неловкость в движениях… Чучело, да и только.
- А теперь еще раз. И с самого начала. Вы кто?
- Ой. Да. Вы извините, я не представился. Айба Масаки. Я фотограф, - чучело широко улыбнулось, переминаясь с ноги на ногу, - сам по себе, не от какого-то издания, но говорят, я хорошо фотографирую. Журналы не жалуются.
- А от меня-то вы чего хотите?
- Ну… как… - чучело даже растерялось, - вы же актер. Известный актер. Вы извините, что я без приглашения, просто говорят, вы иначе не согласитесь на съемку, и я решил рискнуть.
- Зря решили, - вздохнул Шо, - я не снимаюсь для журналов.
- Я понимаю, вас, наверное, предложениями уже достали, но мне правда очень надо, и если бы вы согласились…
- Я не соглашусь. Вокруг огромное количество юных звезд регионального масштаба, которым не хватает внимания прессы. Снимайте их.
- Я не хочу их, я хочу вас. И я, в конце концов, уже пришел, так что, может быть, вы согласитесь…
- Я не соглашусь, - резко ответил Шо, и фотограф тут же растерянно заморгал, - послушайте, я… Я уже давно не даю интервью журналам, и мои фотографии точно не вызовут особенного ажиотажа в прессе. Я не думаю, что вы сможете хорошо их продать. Честное слово, вам не нужно тратить на это время.
- Вы просто не понимаете, - начал спорить фотограф, и тут же стало ясно, что ему слегка за двадцать, так отчаянно доказывать свое мнение могут только уверенные в себе студенты, - с чего вы взяли, что журналы их не возьмут? Вы ведь звезда почти мирового масштаба, а ваши первые фильмы – это вообще что-то невероятное, о вас нужно говорить.
- Знаете, оставьте меня, пожалуйста, в покое, - устало попросил Шо, - уходите, иначе мне придется выгнать вас отсюда. Я не собираюсь с вами работать. До свидания.
Ушел быстро, не давая молодому дарованию догнать себя, не задумываясь о том, пойдет ли тот следом.
Только фотографов сейчас не хватало для полного счастья. Интервью и фотосессии никогда не были сильной стороной Шо, а потом вопросы просто начали повторяться. «Правда ли, что вы избивали свою девушку?», «Есть ли у вас проблемы с алкоголем?», «Как ваш агент оценивает ваши шансы на дальнейшую карьеру?»
Допросы какие-то, а не интервью.

Трезвонить начали с раннего утра, словно бы дожидались, пока Шо наконец-то заснет. Наверное, телефон можно было проигнорировать, но Шо настолько привык подрываться по первому требованию, что сначала проснулся, а потом сообразил, что этого можно было не делать.
- Да? – недовольно рявкнул он в трубку, не открывая глаза.
- Сакурай-сан, - голос в трубке был на редкость жизнерадостным и выспавшимся, - надеюсь, я вас не разбудил? Вы можете сейчас говорить?
- Надейтесь, - вздохнул Шо, прошел в кухню и достал пачку сигарет, - могу. А вы кто?
- А вы меня не узнали? – изумился голос, - мы же с вами вчера разговаривали. Я Айба Масаки, фотограф.
- А, - вспомнил Шо, - я же вам, кажется, все еще вчера сказал. Что вам еще от меня надо?
- Я просто подумал, вы вчера устали, наверное, совсем меня не слушали, поэтому и отказались. Но я, правда, хороший фотограф, вы не думайте, не какой-нибудь там любитель.
- Да я вам верю, - вздохнул Шо, - но поверьте, вам оно не надо. И мне не надо. Давайте как-нибудь потом.
- Ага, - язвительно согласился Айба, - потом. Года через два. Нет, мне, правда, нужно сейчас. Вы не понимаете, это очень важно. Если у меня в портфолио будут ваши фото, меня точно возьмут штатным фотографом в More, а я об этом уже год мечтаю. Вам так сложно? Это всего-то пара часов, но мне очень-очень надо. Ну, пожалуйста. Про вас говорят, что вы добрый, я знаю.
Голос стал совсем жалобным и умоляющим.
- О, господи, - сказал Шо, - давайте, встретимся сегодня вечером. Поговорим. И, возможно…
- Вы святой! - взвыл на другом конце линии Айба.
- Заметьте, я ничего не обещаю, - на всякий случай уточнил Шо.
- Да-да, конечно, я понимаю. Спасибо. Спасибо вам огромное. Вы даже не представляете, насколько огромное. Спасибо.
Потом он перезванивал еще два раза: уточнить время и место встречи и еще раз поблагодарить за согласие. Оба раза Шо отвечал раздраженно, но где-то в глубине души был даже рад, что согласился.
Было в этом мальчике что-то… неправильное. Неиспорченное шоу-бизнесом, деньгами и алкоголем.

Сначала все шло хорошо. Иногда, даже слишком хорошо. Когда есть доля таланта и готовность вкалывать двадцать четыре часа в сутки, работа находится словно сама собой, только успевай соглашаться, вгрызаться зубами в контракты и выкладываться по полной. Шо выкладывался. Ему нравилось выкладываться, нравилось работать, не отвлекаясь на мелочи окружающей жизни. Какие, в конце концов, могут быть мелочи, когда три новых фильма в год, ежедневный подъем в шесть утра и почти постоянные интервью с журналами. Шо в темпе учился улыбаться фанатам, четыре раза в неделю ходить в фитнес-центр и насмешливо отвечать въедливым журналистам. Хорошая, добротно сделанная жизнь, сшитая по мерке, обтесанная так, как надо. Ни одной свободной минуты, ни дня отдыха, ни одного дополнительного часа сна. Все рассчитано и записано в ежедневник. Каждый божий день Шо чувствовал себя машиной, созданной специально для съемок в кино, специально для роли актера. Такому везению можно было только позавидовать, мало кому удается найти свое дело в жизни. А Шо вот удалось.
Сейчас, просыпаясь каждое утро с тоскливым ощущением своей ненужности, Шо никак не мог понять, куда все-таки пропала легкость бытия. Чувствовал себя гелиевым шариком, который полетал под потолком и просто сдулся. И надуть его заново уже не получится. Да и надо ли? Шарики, в конце концов, должны приносить людям радость в весьма ограниченный период времени. Потом их просто выбрасывают.
Когда тебе двадцать или там двадцать пять – очень просто полностью посвящать себя любимому делу, забывая обо всем остальном мире. Но когда возраст приближается к тридцати, в какой-то момент становится страшно.
«Не думай, - сказал Шо как-то агент, - не пытайся даже анализировать то, чего ты добился. Это ничего не даст, никаких результатов. Твою популярность можно высчитать в каких-то цифрах и схемах, но твои личные достижения – нет. Поэтому просто иди вперед».
Так и надо было делать. А он зачем-то остановился и начал считать.
И как-то вдруг оказалось, что идти уже никуда не надо.

Ближе к вечеру он почти передумал. Идея показалась глупой и неперспективной. Ну что для отсутствующей карьеры решит встреча с одним единственным фотографом? Даже если в конце концов эти фотографии возьмет себе какой-нибудь крутой журнал. Хотя не возьмет, конечно. Журналисты, фотографы, все эти шаманы, день ото дня поклоняющиеся продажному богу СМИ — они лучше всего остального мира чувствуют свежую кровь и кидаются на нее, как акулы. А когда от очередного упавшего с пьедестала неудачника остается только обглоданный скелет, им уже нечего искать, нечего есть и можно отправляться дальше, на поиски новой добычи. Шо слишком хорошо знал эту схему, чтобы верить в исключения.
Но Айба Масаки почему-то казался тем исключением из правил, которое есть всегда. И поэтому Шо не стал звонить и отказывался. Отправил смс с названием бара, отыскал в шкафу чистую рубашку и даже заставил себя побриться, хотя в последнее время стало куда сложнее сохранять благопристойный вид.
Смешно. Будто бы на свидание с красивой девушкой собирается.

Уж на кого-кого, а на красивую девушку Айба-сан был совсем не похож. Когда Шо остановился на пороге бара, быстрым взглядом осматривая помещение, Айба уже был там, уютно устроившись в углу зала на небольшом диване. Сидел, бегло просматривая какую-то книжку, торопливо перелистывая страницы. Он казался абсолютно чужеродным в этом явно недешевом заведении, в своих рваных джинсах, яркой футболке и со стаканом минералки на лакированным столе. Шо подумал, что только очередного хипстера ему не хватало для полного счастья, и хотел было уйти, но тут Айба поднял голову, заулыбался и замахал рукой. Пришлось подойти.
- Добрый вечер. Вы будете что-нибудь пить, да? Я тогда с вами тоже, просто пока ждал вас, решил вот минералкой обойтись... А вы хотите, чтобы я вас здесь фотографировал? У меня, в принципе, есть несколько идей, но если они вам не понравятся, то я все переделаю.
- Я вам еще даже не обещал, что соглашусь фотографироваться, - удивился Шо, опускаясь на стул напротив. Пролистал меню, хотел было заказать себе виски, но покосился на стакан с минералкой и заказал пиво. Потом снова поднял взгляд на своего собеседника.
Нет, все-таки совсем еще ребенок, почти мальчишка. Хорошо, если университет закончил, но скорее всего еще учится где-нибудь.
- И давно вы фотографией занимаетесь?
- Я ей еще с детства увлекся, - пожал плечами Айба, положил книгу на край стола и потянулся на своим стаканом, - у родителей был пленочный фотоаппарат, старый совсем, ну, вы понимаете. А я всегда был любопытным. Ну, как-то само собой сложилось, в общем, это все не так важно.
- Ну, почему же, - вежливо возразил Шо, хотя ему было отвратительно скучно, - мне интересно, насколько вы профессиональны, чтобы работать со мной.
Принесли пиво. Официант несколько секунд таращился на Шо в упор, хлопал глазами и, кажется, хотел попросить автограф, но не решился.
- Я профессионал, - сразу вскинулся Айба-сан, - вы же еще не видели, как я работаю, но я вам обязательно покажу, вам понравится, я уверен.
Какой же самоуверенный ребенок, черт бы его побрал. Еще пару лет назад Шо бы от него уже тошнило, но время все меняет, и теперь подобное поведение вызывало у него только бесконечную усталость и легкую мигрень. В конце концов, не ему решать, как жить окружающим людям, тем более таким вот юным мальчикам, вообразившим себя профессионалами, лучше всех на свете знающими жизнь. Шо, кажется, и сам таким когда-то был, искренне уверовав в собственную непогрешимость. Потом вера исчезла, да и непогрешимость куда-то пропала. Ничего не осталось святого.
А у Айбы все святое еще впереди.
Пиво закончилось как-то быстро, пришлось заказать еще. Айба-сан помялся немного и заказал себе тоже. Судя по выражению его лица, пил он достаточно редко и явно в барах подешевле, и сейчас судорожно считал в голове, хватит ли ему денег на то, чтобы потом доехать домой.
- Я заплачу, - успокоил его Шо, не глядя даже, - в конце концов, это я вас сюда позвал.
Айба натянуто улыбнулся, но не расслабился. О чем же он, в конце концов, думает? Впрочем, даже это Шо было не особенно интересно.
- И все-таки, - задумчиво спросил он, - почему вас интересую именно я? Хороших актеров, музыкантов, всяческой богемы хватает для того, чтобы сделать целое портфолио. Особенно, если вы действительно так хорошо снимаете. И среди них много тех, кто с удовольствием согласится на дополнительный пиар.
- Мне они неинтересны, - пожал плечами Айба, слегка осоловев всего от одного бокала пива, - они все какие-то... штампованные, понимаете?
- Нет, - покачал головой Шо, хотя прекрасно понимал, - не понимаю.
- Они все одинаковые. Такое ощущение, как будто их всех нарисовали на листе картона и вырезали потом, картонных куколок для игры. В них нет ничего особенного, никакой жизни.
- А я?
- А вы — настоящий.

Наверное, именно тогда что-то в голове и щелкнуло. Стоило, пожалуй, задуматься над этим немного подольше, анализировать, логически мыслить. Может быть, Шо понял бы все еще тогда. Но он не понял. Не понял, потому что смотрел на Айбу, ерзающего на неудобном скользком диване. Смотрел на его темные в полумраке бара глаза, на пушистые ресницы и встрепанные волосы. На то, как Айба облизывал пухлые губы, на легко вздрагивающий кадык, когда он пил, на ключицы у ворота футболки.
Он настоящий, значит. Настоящий — кто? Актер? Идиот? Мудак? Святой?
Черт знает. Думать об этом не хотелось. Вообще ни о чем думать не хотелось, потому что в голове что-то щелкнуло, переклинило, на мгновение возникло лицо Хару с недовольно поджатыми губами.
Иди нахрен, дура. Ничего ты не понимаешь в этой жизни.
- Поехали, - сказал Шо. Айба непонимающе поднял на него глаза, - поехали к тебе. Покажешь свои фотографии.
Айба несколько секунд смотрел на него непонимающе и испуганно, а потом просиял.
- Вам понравится, я уверен.

До дома ехали долго, таксист постоянно путался в поворотах, и Айба показывал дорогу, эмоционально размахивая руками. Он сидел на переднем сиденье, рядом с водителем, и Шо, устроившись сзади, тупо пялился в его затылок с отросшим пухом волос и бледной шеей. Смотрел и думал о том, что, возможно, Айба правда фотографирует так же хорошо, как говорит об этом. Хотя сейчас Шо скорее волновало, насколько хорошо он целуется.
Опыта с парнями у него практически не было. Случалось пару раз по молодости и глупости, ради эксперимента, точно так же, как в свое время Шо пробовал травку и экстази. Круто, интересно, но никакого эффекта и повторять не хочется. Так и секс повторять особо не хотелось, а имена случайных любовников Шо теперь бы даже не вспомнил. Однако, если быть честным, с женщинами все получалось примерно так же, только куда чаще. Только Хару выбилась из толпы, почему-то оказалась нужна, буквально необходима. Этакая дева Мария от общества потребления. Скука, да и только.
В другой ситуации, Шо бы даже не задумался о чем-то таком. Но Айба не был похож ни на одного и тех лощеных мальчишек, которых Шо снимал в гей-барах. Те, в основном, были под кайфом, смотрели на Сакурай-сана со щенячьим обожанием в нетрезвом взгляде и послушно уходили, когда Шо засыпал. Они не были ангелами или, скажем, профессионалами в оральном сексе. Они были именно что картонными фигурками, которые можно уложить в коробку, когда они не нужны. Айба картонным не был. Каким он был — Шо и сам пока понять не мог.
Наконец, доехали, такси остановилось у входа в потрепанное временем старое здание, Шо минут десять собирал по карманам остатки наличных денег. Таксист терпеливо ждал, Айба ждал тоже, стоя со своей сумкой у самой двери и переминаясь с ноги на ногу. Он нервничал.
В подъезде пахло сигаретами и дешевым алкоголем, стены были разрисованы неумелыми граффити, и Шо даже растерялся на мгновение. Он отвык бывать в таких местах, привык не к роскоши, но к умеренному и постоянному комфорту.
- Я тут давно квартиру снимаю, вы не думайте, здесь не везде так, - извиняющимся голосом произнес Айба и поспешил по лестнице со скрипучими перилами на третий этаж, пытаясь найти в карманах ключи. Шо шел следом и разглядывал ступеньки под ногами, чтобы не смотреть на задницу своего спутника.
Не человеческая жизнь, а какой-то тупой артхаус. На престижных кинофестивалях такие не получают премий, но все ходят и качают головами так, как будто углядели в сменяющихся кадрах отсутствующий смысл.
- Вы проходите... У меня немного не убрано, я не планировал, что кто-то придет... ой, - в темноте коридора Айба обо что-то ударился, чем-то зашуршал, а потом наконец-то вспыхнул свет, освещая убогое пространство дешевой квартирки. Ободранные обои блеклого серо-зеленого цвета, уродливое, явно хозяйское кресло в прихожей, доверху заваленное одеждой и использующееся, видимо, вместо вешалки, деревянная дверь в комнату, закрашенная темно-коричневой облупившейся краской... Восхитительный дворец, Шо на какую-то секунду даже смешно стало.
- Я сейчас найду для вас фото, только компьютер включу... Или, если хотите, могу найти то, что печатал, они у меня где-то в шкафу были... Я сейчас...
Айба заторопился, засуетился, создавая вокруг себя какой-то органичный хаос, перерывая вещи, параллельно развязывая шнурки на кедах. Он казался Шо слишком живым и нелепым, чтобы быть реальным человеком.
- Да не ищи ты, - устало попросил он и взял Айбу за руку. Айба остановился мгновенно, выпрямился, вздрогнул.
- Что?
- Не ищи, говорю. Иди сюда. Где у тебя кровать?
Шо погладил ладонью мягкие волосы на затылке, а потом поцеловал. Поцелуй получился неловким, нелепым и сбивающим с ног, собственно, таким же, как сам Айба.

Пожалуй, это был глупый поступок. Большинство друзей Шо, его менеджер — да, черт возьми, кто угодно! - укоризненно покачали бы головой, узнав о том, что мечта доброй половины токийских школьниц соблазнила представителя прессы.
Но давайте будем честными. Шо давным-давно уже не звезда, да и Айба не сильно смахивает на крутого журналиста. А, значит, все происходящее между ними можно считать просто сексом. Ни к чему не обязывающим, не привязывающим, не дающим надежды на какое-либо продолжение. Секс — и ничего больше.
Так оно, в общем-то, и получилось. Губы у Айбы были мягкими, теплыми, ухоженными даже. Такие губы обычно бывают у девчонок, но не у двадцатилетних пацанов. Впрочем, Шо не слишком много знал о двадцатилетних пацанах, чтобы делать такие выводы.
Он не боялся, что Айба его оттолкнет. Скорее, даже ждал этого. Если бы Айба отстранился и врезал, все было бы куда проще. Можно было бы извиниться, развернуться и уйти. Со спокойной душой удалить его номер из записной книжки мобильника и никогда больше не звонить, не писать и не видеться. Вести дальше свою обыденную и размеренную жизнь с письмами, полными ненависти и вечерами, полными алкоголя.
Но Айба не оттолкнул. Он вздрогнул, кажется, всем телом, замер на мгновение, а потом ответил на поцелуй. Он должен был удивиться или испугаться, а он, кажется, вовсе обрадовался, поцеловал сам, потянул Шо к кровати.
- Не боишься? - зачем-то спросил Шо, и самому стало тошно от глупости фразы.
Айба промолчал, а Шо вдруг задумался о том, что ничего о нем не знает. Совсем ничего, кроме одного совместного разговора и одной поездки в такси. И одного поцелуя. Но этого, почему-то, было абсолютно достаточно для продолжения. Шо не хотел знать.
Наверное, он слишком много знал о людях, с которыми спал. Знал, что им всем, черт возьми, от него надо, понимал, что секс в большинстве случаев — способ снять стресс, поднять самооценку, заработать деньги или завести связи. Знал и принимал это, как должное, но иногда все-таки становилось страшно.
Про Айбу он не знал ничего. И это незнание заводило еще сильнее, будоражило разум и тело.
Раздевались быстро и молча, стягивая с себя одежду, словно змеи, сбрасывающие шкуру. Обнаженным Айба оказался совсем тощим и беззащитным, но, обнимая его, Шо чувствовал защищенным себя. Хотя должно было быть наоборот.
Сам секс получился спонтанным и смазанным, но на удивление ярким, словно его нарисовали крупными мазками краски на холсте. Запомнились, почему-то, веснушки на сгибе локтя, родимое пятно на плече, которое было приятно и просто целовать, солоноватый привкус пота у Айбы на затылке, его бледная задница, узкие бедра, которые Шо сжимал, наверное, слишком сильно, но не мог заставить себя отпустить. Запомнилось, как Айба выгибался всем телом и как его трясло — так, что Шо чуть не сваливался с дивана на пол. Запомнилось, как Шо двигался все быстрее, а Айба под ним стонал и чуть ли не выл, и даже в этой агонии удовольствия не отдавался ему полностью, будто пытаясь всем своим естеством подчинить себе Шо. И Шо подчинялся.
Впервые в жизни он подчинялся кому-то так покорно и открыто. И трахая Айбу на жестком продавленном диване, он не чувствовал себя победителем. И побежденным не чувствовал. Просто чувствовал. Себя. И его.

Потом лежали на диване, постоянно пихая друг друга локтями и коленями. Зверски хотелось курить, а вставать, наоборот, не хотелось. Шо лежал, лежал, смотрел в потолок, слушал дыхание Айбы под боком, а потом вдруг подумал: смотрите-ка, я живой.

1822 слова

Утром Шо ушел, не прощаясь. Айба спал еще, уткнувшись лицом в жесткую диванную подушку. С дивана они вчера не поднялись, так и заснули, пиная друг друга во сне и сваливаясь на пол.
Утром Шо проснулся, оделся и ушел. В такси практически спал, никак не мог проснуться, прижимался виском к холодному стеклу и искоса разглядывал проезжающие мимо деревья и дома. Адрес Айбы он не запомнил, и это, наверное, было к лучшему. Возвращаться он не планировал.
С таксистом расплатился карточкой, поднялся к себе в квартиру, педантично убрал в шкаф куртку и ботинки, а потом, не раздеваясь, рухнул на кровать.
Кровать была дорогой, удобной, сделанной на заказ еще пару лет назад. Не чета продавленному дивану в съемной квартире Айбы. Но почему-то на том дурацком и неудобном диване Шо чувствовал себя куда более настоящим и счастливым, чем у себя дома. Возможно, потому что на идеально удобной кровати он уже давно спал один, раскидываясь и обнимая во сне подушку. В конце концов, подушку обнимать куда безопаснее, чем человека.
Он успел уже задремать немного, когда телефон принялся трезвонить. Порой казалось, что техника специально издевается над ним, напоминая о себе именно в те минуты, когда Шо засыпал.
Пришлось встать, с закрытыми глазами дойти до телефона.
- Да?
- Привет. Можешь сейчас говорить? Я тебе еще вчера вечером звонил, ты не подходил. Где ты шляешься?
От голоса в трубке Шо даже проснулся. Открыл глаза, поморгал, чихнул и приготовился слушать. Давно уже прошли те времена, когда звонок агента не был чем-то из ряда вон выходящим, когда Шо звонили просто ради того, чтобы сообщить об очередном прослушивании.
- Могу говорить, могу. Ты по делу?
- Я не просто по делу, - радостно взвыл агент, - можешь плясать от радости. Като Иоши хочет видеть тебя в своем новом фильме. Он позвонил мне вчера. Сам позвонил, прикинь? Не через менеджеров, а сам. Просил твой телефон, но я не дал. Я же тебя знаю, ты опять где-нибудь нажирался, а тебе теперь надо хорошее впечатление производить, а то не возьмут еще, сам понимаешь... Эй? Ты меня слушаешь? Шо?
Шо слушал. Он сидел на полу, разглядывая мелкие, почти незаметные глазу пылинки на гладком паркете. Слушал и молчал. Пытался собраться с мыслями. Получалось плохо.
Работать с Като Иоши Шо мечтал еще на заре своей карьеры, когда имя гениального режиссера гремело если не на весь мир, то на всю Японию точно. Да что там Шо, работать с Като Иоши мечтали все, а получалось только у избранных. У тех, кого он отбирал лично, непонятным образом вытряхивая наружу все потаенные человеческие качества, заставляя пересмотреть всю свою жизнь. Работать с ним было безумно страшно — и одновременно до сладости желанно.
Только вот Шо, сколько не пытался, никак не мог пройти прослушивание, срезался на первом же туре. Помнится, даже обижался тогда очень сильно, в тот короткий период своей жизни, когда мнил себя великим актером.
- То есть, мой номер ты ему не дал? - внезапно охрипшим голосом уточнил Шо.
- Не дал, говорю же, из соображений безопасности. Но я ему сейчас позвоню и скажу, что ты согласен. Ты же согласен, да? Не смей отказываться даже! Такой шанс раз в жизни выпадает! В общем, я ему звоню и назначаю встречу. Посидим все вместе, выпьем чего-нибудь... Кхм... Ну, кофе выпьем. Обсудим подробности. Постарайся выглядеть поприличнее, идет?
- Ага, - согласился Шо и еще секунд десять слушал в телефонной трубке короткие гудки.

С агентом, Накамура Ючи, Шо связывали долгие и непростые отношения. Они познакомились еще тогда, когда Шо учился на актерском, а Ючи, кажется, по желанию отца, вкалывал на юридическом факультете. Профессию свою он не слишком любил, но учился усердно, а в свободное от университета время шлялся по самым разным компаниям.
Так и познакомились. Вроде и друзьями особо близкими не стали, но как-то привязались друг к другу за время общих пьянок и ночных посиделок. С Ючи было просто и легко разговаривать, он умел слушать и умел понимать. Душа компании, мечта многих прекрасных студенток, Ючи ни с кем серьезных отношений не заводил, любил всех понемногу и со всеми общался одинаково ровно. Этим они с Шо были похожи, и стоило бы им стать соперниками, но как-то не вышло. А работать вместе — вышло.
Но если задуматься, больше у Шо никого не было.
Все студенческие друзья-приятели как-то исчезли, когда стало больше работы, и пропало время на пьянки. А Ючи был рядом. Помогал, пинал, каким-то неведомым Шо образом всегда находил ему работу, используя все свои связи, и даже работая по двадцать часов в сутки все равно оставался свежим и веселым. Он казался Шо какой-то усовершенствованной моделью человека. Той, которой у Шо не выходило быть.
Потом, когда все начало рушиться со скоростью карточного домика, Ючи перестал звонить. Шо даже подумал было, что Ючи смылся, когда дела полетели под откос. Но, видимо, нужно думать о людях лучше.
В конце концов, даже второстепенная роль у Като Иоши — это куда круче, чем какой-нибудь персонаж в мелкой любовной дораме.

Днем Ючи позвонил еще раз, взбудораженным тоном сообщил место встречи, пообещал заехать за час до этого, потребовал быть «при полном параде», чтобы не выглядеть совсем уж оболтусом.
- Но и слишком не усердствуй, - напутствовал, - галстук не обязателен, наоборот, говорят Като-сан этого не любит. Но про него столько слухов ходит, что не разберешь, где правда, а где вымысел. Но ты все равно постарайся поприличнее.
Шо постарался. Полчаса простоял под ледяным душем, выключив воду только тогда, когда все тело начало ломить. Старательно и очень аккуратно побрился. Почистил зубы, чтобы отбить запах сигарет. А потом, не одеваясь, сел на кухне, несколько секунд гипнотизировал взглядом телефон. Телефон молчал. Шо сдался и взял его в руки.
- О, привет. Подожди секунду, Шо, я сейчас... Да вы меня достали, сказал же, что никуда не иду! Занят я, занят! Все! Занят! Алло? Алло, Шо, ты меня слушаешь? Извини, я просто... А, вот тут потише. Слушаю.
Шо секунду оторопело молчал, пытаясь сообразить, когда они перешли на «ты» и начали называть друг друга по имени. Потом дошло: спали же вместе.
Сказал просто:
- Ты принес мне удачу.
- Э? Ты о чем?
- Кажется, у меня будет фильм. Подробностей пока не знаю, так что не обессудь. Но вот так.
- Круто, - согласился Айба. Голос его звучал, будто вперемешку с эхом, как в большом и гулком помещении.
- Ты где сейчас?
- Ээ... Так, по делам пошел. Ты почему меня с утра не разбудил?
- Не захотел.
- Зря, надо было будить. А почему... Почему я? Почему ты мне сказал?
И правда, подумал Шо. Почему ему? Почему не родителям, не Хару в конце концов? Почему случайному любовнику с солнечной улыбкой и шикарной задницей?
Не планировал ведь звонить. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.
- Просто. Просто позвонил. Просто сказал.
- Бывает, - согласился Айба.
Шо помолчал, напряженно прислушиваясь к тишине в ответ.
- Кстати, - сказал, сам от себя не ожидая, - ты же еще хочешь меня фотографировать? Я готов.
- А что, - язвительно уточнил Айба, - секс всегда входит в план знакомства?
- Конечно, - усмехнулся Шо, - это как тест на профпригодность.

До ресторана ехали с приключениями. Два раза пришлось объезжать стройки, один раз угодили в пробку. Стояли, правда, всего минут двадцать, но Ючи ужасно нервничал. Курил, чуть ли не подпрыгивал от нетерпения на сиденье и барабанил пальцами по рулю.
- Не психуй ты так, - попросил Шо. От активности Ючи у него иногда начинала болеть голова.
- Я и не психую. Просто мы опаздываем. Уже опаздываем. А если он придет раньше? И ему придется ждать нас? Ужас, просто ужас. Это же скандал будет.
- Успеем. Все успеем, - пообещал Шо и, отобрав у Ючи сигарету, затянулся.
Откуда-то взялась спокойная уверенность в себе, уверенность в том, что все дальше будет хорошо и просто. Как будто Айба одним своим голосом, в котором даже по телефону чувствовалась улыбка, принес удачу и мир в ту хаотичную реальность, в которой Шо существовал последние месяцы. За одно это ему следовало бы сказать спасибо.
- Интересно, какой он... - задумчиво пробормотал Шо.
- Кто? - Ючи непонимающе покосился, не забывая следить за дорогой.
- Ну, Като-сан. Какой он?
- А, черт его знает. Вот сам и увидишь.

Като Иоши оказался невысоким человеком лет шестидесяти, одетым в джинсы и серый свитер. Шо раньше видел его фотографии, но никогда не виделся с ним лично, и ему всегда казалось, что известный режиссер должен быть немного повыше, а не доставать потенциальному актеру всего лишь до плеча.
Глупые стереотипы о внешнем виде, которые никак не вытравить из подсознания.
Поздоровались, пожали друг другу руки, устроились за столиком. Сделали заказ, Ючи на всякий случай посмотрел на Шо и заказал бутылку вина. Немного помолчали. Като-сан смотрел на Шо, Шо разглядывал свои руки, Ючи с восхищением пялился на Като-сана. Идиллия, да и только.
Шо не знал, что ему нужно говорить. Он ждал стандартных вопросах о работе и последних ролях, об образовании, ждал рассказа о фильме и о предстоящей роли, подробного обсуждения персонажей... Всего этого не было. Като Иоши просто молча сидел за столом и смотрел на него, не отрывая взгляда, серьезно и вдумчиво. От его взгляда становилось даже страшно.
- Вы знаете, - нарушил молчание Ючи, который все еще нервничал, - Сакурай-сан играл в таких фильмах, как...
- Знаю, - оборвал его Като Иоши, - помолчите, пожалуйста.
Ючи замер на секунду, а потом послушно заткнулся. А Шо не выдержал и поднял глаза, встретившись взглядом с Като-саном. На мгновение стало отвратительно тошно, будто Като Иоши не то чтобы раздевал его взглядом, но вытаскивал наружу все то, что Шо старательно в себе прятал, не желая никому показывать.
- У вас, кажется, были проблемы с алкоголем? - спросил Като-сан.
- Ой, да какие там проблемы, ну, о чем вы... Если это — проблемы, то они бывают у всех людей... - Ючи натянуто рассмеялся, а потом замолчал. И правильно сделал.
Официант принес заказ, расставил тарелки, открыл вино. Шо мимолетно взглянул на бутылку, а потом, стоило официанту уйти, вновь посмотрел на Като Иоши.
- Да, - сказал он после секундного молчания, - у меня были проблемы.
Ючи тихо ойкнул.
У меня есть проблемы, подумал Шо. Они никуда не деваются, глупо верить в то, что когда-нибудь явится волшебник и сделает так, чтобы все было хорошо. Никто не явится и не сделает. Я должен делать все сам.
Одно из преимуществ актерской карьеры — в какой-то момент ты осознаешь, что богов не существует. Нет ни богов, ни волшебников, даже звезд с мировой славой практически не бывает. Ты можешь сыграть кого угодно, но ты так и останешься человеком, абсолютно неудовлетворенным своей жизнью. Деньги и призвание не делают из тебя бога. Никто не делает.
Зато ты делаешь богов из своих ролей.
- Проблемы с алкоголем, - медленно повторил Като Иоши, - и скандал, верно? Я не слишком много знаю, читал кое-что в газетах... У вас были... сложности в работе?
- Нет, - покачал головой Шо. Во рту пересохло, и он потянулся за бокалом, - не в работе. У меня были сложности в себе.
Великолепное определение, черт бы его побрал. Все объясняет.
- И какого же рода у вас были сложности? - прищурился Като-сан.
- Я умер, - просто ответил Шо, - наверное, я просто умер.
Смерть была бы самым простым решением. О, да.

запись создана: 09.08.2014 в 18:17

@темы: японская трава, другое кино, we make storm, девочка-скандал, долбоеб и трудоголик, театр абсурда

---

Красивая и стильная. Хотела бы я так же легко и броско одеваться... и так носить эти вещи.

красота

@темы: девочка-скандал, it's my girl!, театр абсурда

---

@темы: японская трава, девочка-скандал, театр абсурда

---

Приступ любви к невероятно прекрасному.
Все-таки, он очень сексуален. Даже когда ведет себя, как идиот.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, театр абсурда, people are strange

---

восхитительно красива

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

17.07.2014 в 16:49

Пишет  Курю траву - смотрю ковер:

окей, выполняю условия

Суть в том, что первым пяти, кто отпишется в этой записи, я расскажу своё впечатление от их дневников, что мне нравится там и так далее. При условии, что данный флешмоб вы к себе в дневник тоже запостите. (с)

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

пост ненависти

1. Очень душно, и из-за этого у меня каждые полчаса падает давление.
2. Очень жарко и яркое солнце, из-за этого резко и часто начинает болеть голова.
3. Я не выспалась.
4. У нас отключили горячую воду.
5. Из-за того, что отключили горячую воду, я не смогла нормально сделать депиляцию и порезалась.
6. Бальзам для волос, который купили несколько дней назад, мне не подходит, и от него у меня жесткие волосы.
7. Он не смывается нормально, потому что нет горячей воды.
8. Я вся в комариных укусах и никак не могу их свести.
9. Я устала от того, что постоянно подкашиваются ноги и тошнит от влажности и жары.

И МНЕ ВЫХОДИТЬ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ МИНУТ

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

А еще ко мне приехало мое солнышко. И мы наконец-то сели и посмотрели "Темного дворецкого".
Знаете, это такой особенный кайф, когда ты сидишь рядом с человеком, и вы смотрите фильм, в котором вы оба прекрасно знаете, когда надо орать, пищать, ржать и сходить с ума.
Поэтому периодически происходящее на экране заглушалось воплями "ХИИИИРО" или "обоже Себастьяяяяян" или "Шиори - ты дууууура" или "боже, какой пиздец" или "ХИИИИИРО".
И это было реально круто. Разделять с кем-то увлечения, настроения и упоротость.
С любимым человеком.

@темы: девочка-скандал, воспитанница Смольного института, это не любовь, ты ведь ночью не Святую Деву звал, театр абсурда

---

Очередной флэшмоб, все очень просто. Вы отмечаетесь, я говорю вам, с кем вы у меня ассоциируетесь, вы выкладываете в дневнике изображения этого человека в течение недели.

От  ChioChioSan мне прилетел Ниномия Казунари... И я почему-то даже не удивляюсь)

день первый, когда я умиляюсь и призываю вас умиляться вместе со мной

день второй, когда я вспоминаю о том, как ичибан был блондином...

...и день третий, когда я вспоминаю про гвоздичное масло

 держаться за воздух назвала мне Дэвида Теннанта (почему я ассоциируюсь именно с ним?!))

день первый, когда я вспоминаю про Доктора

и день второй, когда я тут же про него забываю

запись создана: 02.07.2014 в 21:37

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, театр абсурда

---

про Нино

Вообще-то про это я могла написать и в посте про Арафес, но я решила, что эту тему надо выделить отдельно.
Знаете, когда у меня спрашивают, когда я начала любить Нино, я теряюсь. Со всеми остальными проще – я начала любить их тогда, когда начала всерьез их узнавать, когда мне стали видны характеры, привычки, поведение, черт знает, что еще. Я вижу какие-то положительные их черты, вижу, где они ведут себя не слишком хорошо, отмечаю, когда они довольны собой или, наоборот, когда хотели бы быть круче… И люблю их.
Но с Нино так не выходит. В смысле, конечно, я хочу знать о нем как можно больше, как можно лучше понимать его, но я начала его любить… Когда? Когда впервые увидела его на экране монитора? То есть, я начала любить его за внешность? Фу, как пошло.
Нет. Иногда мне кажется, что я начала любить его задолго до того, как вообще впервые увидела. Я люблю его, отбрасывая к чертям всю эту шелуху про внешность или черты характеры. Я люблю его независимо оттого, что он думает и что говорит, как себя ведет и как выглядит. Просто люблю. Не задумываясь.
Он особенный. Иногда он кажется мне почти богом, неземным созданием, слишком совершенным, чтобы быть настоящим. Иногда я вспоминаю о том, что он человек, и он вдохновляет меня идти дальше, что-то делать, становиться лучше.
Потому что сам он становится только лучше. Когда он пел Still, я не могла сдержать слез, потому что его голос стал очень сильным, совсем объемным. Нино и раньше очень хорошо пел, но такого голоса у него не было никогда. Он постоянно совершенствуется, этот прекрасный мальчик, и то, каким он становится, поражает и восхищает меня еще больше.
Иногда мне становится страшно, потому что нельзя так сильно любить человека, которого я даже не знаю, нельзя так обожать кумира…
Но это не кумир. Дурацкое слово – ичибан.
Это просто человек, которого я безмерно люблю и уважаю.
Потому что он солнце.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, японский Марио, театр абсурда

---

про Арафес

Вчера мы с Дашей посмотрели Арафес 2013, и я поняла, насколько сильно я соскучилась по концертам и по ребятам.
Серьезно, это было что-то невероятное, фееричное, очень сильное. Даже костюмы не вызывали такого удивления, как раньше на фото. На видео все стало органично и четко, все понятно. Все было таким… родным.
И я в очередной раз поняла, насколько же Араши гениальны. Я люблю все их концерты, но фестивали надо уже выделять в какую-то иную группу, потому что это не совсем концерты, это что-то большее, что-то еще более яркое. Это какое-то особенное удовольствие, когда они поют не только новые, но и все старые свои песни.
Джун очень постарался, это заметно, потому что такой четкой программы концерта я и не вспомню. Я буквально задохнулась от восхищения, когда Tokei jikake no umbrella плавно перешла в Monster, это было очень красиво. Когда Оно пел Take me faraway, я буквально расплакалась, потому что он гениальный танцор и певец, даже если он сам себя таковым зачастую не считает. Я вообще плакала на всех соло, потому что каждую секунду каждой песни я чувствовала, насколько выросли эти мальчишки, какими взрослыми и талантливыми они стали. И они растут с каждым днем, с каждым концертом, с каждым проведенным мероприятием. Голоса становятся сильнее, движения отточеннее, во взгляде появляется все больше уверенности в себе и любви к миру. Я вижу, как они все над собой работают, и они необыкновенно вдохновляют меня работать над собой. Это просто невероятно. Я горжусь ими так, как не гордилась, наверное, ни одной музыкальной группой в своей жизни.
Я много плакала на этом концерте. Я плакала во время Cool&Soul, потому что наконец-то они пели эту песню не как маленькие мальчики, честно пытающиеся быть крутыми, а как взрослые и талантливые мужчины, лучшие айдолы Японии. Я плакала на 5х10, потому что они сами с трудом сдерживали слезы. Плакала во время Furusato, начинала реветь на всех старых и любимых песнях… И при этом все время улыбалась.
Улыбалась, потому что мои любимые мальчики – лучшие.
Слышите, ребята?
Вы лучшие.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, театр абсурда