как же прекрасна радуга, но ты прекрасней её (с) Nino
Название: Never let me down again
Автор: гений-гей.
Фандом: футбол и иже с ним
Пейринг: Серхио Рамос/Лука Модрич
Рейтинг: вообще планируется R, но пока PG-13
Описание: зарождение отношений, рефлексия, описание жизни, юст и все такое.
-2-
читать дальшеЭто не та история, которую рассказывают близким друзьям за вторым-третьим бокалом пива во время субботних посиделок.
Эй, а ты знаешь, был у меня однажды такой мальчик… Сладкий, скажу я тебе мальчик. Я как увидел его, сразу понял - это оно, вот именно то, что нужно. Как будто его под меня сделали.
И определенно не та история, которую выплескивают на любимую жену, вместе со слезами, всхлипами, хрипами и разрывающим грудную клетку стыдом.
Господи, прости меня, я не знаю, что на меня нашло, я не знаю, что произошло, почему все так началось, когда оно началось. Но мне стыдно, любовь моя, мне так стыдно перед тобой…
И даже не та, которую когда-нибудь, на закате жизни можно будет рассказывать внукам - вечером, у потрескивающего в камине огня.
Мне тогда было… Дайте вспомнить. Тридцать? Тридцать два? Нет, все-таки, наверное, тридцать. Да, мне когда-то было тридцать, представляете? И вот однажды я иду - и вижу его. И сразу все понимаю…
Это была история, которую можно рассказать только однажды. Одному единственному человеку, который не знает тебя и никогда не узнает. Где-нибудь в поезде, идущем через всю Испанию, куда-нибудь из Севильи до Барселоны с короткой остановкой в Мадриде. История, которую можно рассказать только под бесконечное мерное покачивание вагона, пока мимо проносятся деревья, города и поля. Жизнь проносится.
Он был чудовищем. Я сейчас специально использую это слово, чтобы было понятно. Нет, не потому что он был злым или еще каким-то, никаких токсичных отношений, я в это дерьмо не вляпываюсь. Просто он был… не-человеком,
понимаешь? Я иногда смотрел на него - и не понимал, за что он мне достался.
Может быть когда-нибудь, когда про него напишут книгу, назовут его лучшим полузащитником мира и богом игры, я тоже впишу туда несколько слов. Как Нандо про меня в свое время. Скажу, например, что он лучший друг, о каком только можно мечтать. И что играть рядом с ним - это большая честь. И что я всегда буду рядом… В общем, я буду нести полную хрень в этой книге, и никогда не скажу всей правды.
А правда в том, что он был чудовищем. Сам об этом не подозревал - и все-таки был. Он жрал меня изнутри, постоянно царапался где-то под кожей, напоминал о себе каждую свободную секунду. Знаешь, бывают люди, которые заходят в комнату - и становится светлее? Вот он был таким. Я его таким помню. Самым светлым и прекрасным чудовищем в моей блядской жизни.
Он об этом, наверное, даже не знал. Я ему никогда не говорил. Что? Нет, сейчас тоже не скажу, какая уже нахуй разница.
Я хочу сказать… Я не верю в судьбу, понимаешь? Но если бы она существовала - это был бы он.
***
Серхио нравилось смотреть, как он играет. Особенно на тренировках.
Во время матчей тоже нравилось, но вы пробовали любоваться игрой, когда носитесь по полю со скоростью 30 километров в час? Попробуйте как-нибудь, когда пару раз пропашете носом газон - поймете, что это невозможно.
Поэтому он любовался на тренировках. В те редкие минуты, когда ничего не делал. Ну, завязывал шнурки, например, или просто сидел на мяче, на правах капитана наблюдая за остальными и короткими вредными фразами пиная тех, кто мало старался.
Вот в такие минуты Серхио на него смотрел. Бросал короткие взгляды искоса и замирал каждый раз, когда мяч прилетал ему ровно под ноги.
Потому что наблюдать за этим было…
Блядь, Серхио его практически ревновал к этому мячу, потому что смотреть на то, как Лука двигается было просто не-вы-но-си-мо.
Смотреть - но не трогать.
Он двигался так, будто ему надо было идти в балет, или в фигурное катание. Он бы там всех сделал, начиная с Плющенко. Короткие быстрые движения и ни одного лишнего - Лука двигался так, будто все его тело было заточено под движение.
Двигался, как дышал.
Он легко уворачивался от любого столкновения. Серхио это всегда забавляло - то, как естественно, машинально Лука уходит от фола.
Модрич не слишком любил рассказывать о прошлом, лишь изредка упоминал о своей юности, и уж тем более - о детстве. Но пару слов про хорватские чемпионаты Рамос из него выжал, так что знал, откуда взялась эта легкость движений, эта словно бы врожденная пластика.
Знал - и все равно любовался им, как любуются чем-то естественно прекрасным.
Любовался. В прошедшем времени, все правильно. Потому что больше не получалось смотреть на него так откровенно.
Если вы думаете, что после того гребаного поцелуя в туалете у них что-то было - жаркий секс прямо в кабинке, ударяясь коленями о керамический унитаз или хотя бы еще полчаса удушающе сладких, болезненно нежных поцелуев - то обломитесь. Ничего не было.
Был только этот поцелуй. Один. Зато горячий настолько, что Серхио казалось - он сейчас расплавится, как воск, и сползет куда-то на пол. Прямо на грязный кафельный пол. Прямо к его ногам.
Это так принято говорить (и даже думать) - горячий поцелуй, бла-бла-бла. Как из слащавых женских романов. Не то чтобы Серхио читал слащавые женские романы, но в его представлении они выглядели именно так.
На самом деле, это было так, что даже трудно описать словами. Что-то среднее между безумным, всепоглощающим страхом и невыносимым наслаждением.
Ему казалось, что если он сейчас сдохнет - то даже не будет об этом жалеть. Один этот момент, эти несколько долгих мгновений, тридцать с хвостиком секунд абсолютного растерянного счастья стоили чего угодно.
А потом всё закончилось.
В смысле, Лука отстранился и посмотрел Серхио в глаза.
И взгляд у него был - как будто он где-то уже успел обдолбаться к чертям собачьим. Пронзительный, зрачки расширены так, что глаза кажутся равномерно черными, темно-темно-серыми, глубокими, как ночное озеро. И только на самом дне плещется понимание. И не удивление даже - какое-то ошеломляющее изумление.
Его затошнило - то ли от количества пива, которое он успел в себя залить, то ли просто от нервов, и он рванулся назад, так резко, что врезался затылком в приоткрытую дверь кабинки.
- Твою мать…
- Ты живой? - испуганно спросил Лука, тут же потянувшись к нему. Моргнул и сразу перестал выглядеть обдолбанным.
Жить стало не в пример легче.
- Да живой, живой… Что мне сделается. Ты у меня уже второй раз за последние пять минут это спрашиваешь, - Серхио заржал, как полный идиот, - лучше бы ты на поле так за меня волновался.
- На поле у меня других дел хватает, - в тон ему сообщил Лука, а потом неловко дернул плечами, - ну, я тогда… В общем, я пойду. Приходи, без тебя там скучно.
- Уже иду, - согласился Рамос и проводил взглядом спину уходящего Луки.
Потом выдохнул и несколько секунд просто стоял, закрыв глаза и не в силах вдохнуть.
Что это блядь было такое нахуй.
Вот что крутилось у него в голове. Крутилось, когда Серхио стоял в пустом туалете. Крутилось, когда он вернулся в зал и обнаружил, что Модрич - скотина такая - умудрился куда-то смыться.
Крутилось всю неделю, изо дня в день. Каждый раз, когда они сталкивались на тренировках, когда случайно соприкасались плечами, врезались друг в друга локтями и бедрами, когда Лука выходил из душевой с полотенцем на шее, и Серхио врезался в него взглядом, как в стену.
Что это блядь было такое нахуй.
Раньше все было проще. Можно, конечно, фантазировать о человеке, с которым у тебя ничего не было, но фантазия все равно получается неживой, обезличенной какой-то, почти пластмассовой. Руки - две штуки, ноги - две штуки, голова, рот, пальцы, все другие причиндалы согласно списку, член - один (хотя все зависит от фантазии), и вроде все прекрасно и горячо, но лицо ускользает, знакомые черты расплываются и невозможно сфокусировать взгляд на выражении глаз.
Теперь фантазия обрела плоть, но вместо жаркого перепихона в любом подходящем для этого помещении в памяти всплывали сухие горячие губы, тяжелое дыхание, бездонный взгляд серо-стальных глаз, твердые плечи под неуверенными пальцами.
Никакого секса, понимаете? Никакой вот этой хрени, которую пишут на порно-сайтах и каких-нибудь пидорских порталах. Вообще нихрена подобного.
Все стало слишком настоящим. Серхио никогда не представлял себе Луку таким - но живой, пьяный, целующийся Лука оказался в миллион раз лучше любой, даже самой грязной фантазии.
И это было самое ужасное.
В этот четверг они после тренировки всей шумной, галдящей и ржущей толпой завалились в комнату отдыха. Настроение у команды было какое-то непривычно приподнятое, и всем хотелось… Нет, не пить даже, а просто - быть рядом, болтать о всякой ерунде, пить холодный чай, сидеть вот так рядом, плечом к плечу и чувствовать себя семьей. Даже больше чем семьей.
Ощущать, как весь мир сужается до размеров одной комнаты. Чувствовать какую-то непереносимую, болезненную, рвущуюся наружу любовь ко всем этим людям.
Готовность умереть за каждого из них. Нет, серьезно, абсолютно за каждого - Серхио не боялся травм, крови, боли и даже смерти, потому что всегда знал, что за ним клуб. За ним герб, за ним команда, за ним - каждый из них, от придурка Матео до самодовольного, но любимого мудака Криштиану. И за каждого из них Рамос готов был умереть.
И за Модрича.
Лука сидел на быльце кожаного дивана и показывал Гарету фотографии в своем смартфоне.
Серхио невольно прислушался.
- … а вот это - год назад, мы тогда ездили домой. Дурацкая фотка, я знаю, но почему-то очень ее люблю.
- Да ладно, она классная. Сколько ему тут - пять? Шесть?
- Почти пять, ага. Я тогда фотографировал почти постоянно. Знаешь, бывают такие моменты, когда вообще камеру закрыть не можешь.
- Да знаю, конечно, я Альбу первые пару лет фотографировал вообще почти непрерывно. Как она ест, как она спит, как она ходит… Блядь, я самый ебанутый папаша на свете, чего ты мне объясняешь. О, а вот это - это когда?
- Это мы на аттракционы ездили. Его на горки не пускали, и он решил, что будет смешно, если хотя бы я на них схожу. Ну я ж герой, я же не могу не… В общем, меня чуть не стошнило на этих горках от страха. Но он вроде порадовался… И Ваня нас снимала сразу после. Видишь, какой у меня взгляд перекошенный? Это я все отойти никак не могу. И…
Тут Лука вскинул голову на мгновение и посмотрел прямо на Рамоса.
Серхио смутился так, будто его поймали на чем-то неприличном. Хотя какая, блин, разница, он же даже не подслушивал - ну все же тут сидят, все о чем-то болтают, что ему, уши заткнуть, что ли.
Но Модрич смотрел на него так, будто мысли читал, будто просвечивал его насквозь рентгеновским зрением и видел, что творится у Серхио в башке.
А ничего хорошего там не творилось, ага.
- О, Чехо, иди сюда, чего ты там один сидишь, - обрадовался Гарет, тоже поднимая голову, - смотри, у Луки такой сын милый… Ты же видел Ивана?
- Сложно пропустить ребенка, которого кто-то притаскивает на поле после каждой победы, - заметил Серхио, из вежливости устраиваясь поближе, - помню, конечно. Хороший.
- Очень, - согласился Лука, и в голове его скользнуло еле заметное напряжение, как будто он на секунду задумался о чем-то неприятном и просто тон сменить не успел, - тебе жалко, что ли? Я же не во время матча этим занимаюсь. И даже не в перерыве, обрати внимание.
- Ценю твою любовь к футболу, - картинно поклонился Серхио, - просто вот слов нет, чтобы тебя отблагодарить.
Лука снова уставился на него своим растерянным и серьезным взглядом, и Рамосу вдруг показалось, что он сейчас наклонится вперед и снова его поцелует, как тогда. Даже жарко стало так, будто он резко вышел под палящее испанское солнце.
Но Модрич только моргнул и опустил взгляд, неторопливо листая галерею фотографий в смартфоне.
А Серхио просто сидел и смотрел на него, сил не было отвести глаза. Гарет тоже молчал, несколько смущенный их неожиданной пикировкой, но Рамосу сейчас было лень строить из себя хорошего капитана или хорошего человека.
Он в последнее время блядски устал. Чувствовал, что сил остается все меньше, они вытекают из него с каждой каплей пота, с каждой случайной ссорой, с каждой победой, которую приходилось зубами вырывать у противника.
Раньше было проще. Раньше был Икер, их вечный и незаменимый святой Икер. С ним было не страшно. Серхио знал - всегда, с того самого момента, как впервые вступил под своды Сантьяго Бернабеу в белоснежной футболке - что все будет хорошо, пока Икер носит повязку капитана.
Но теперь повязка красовалась на его плече, и за прошедший год Рамос осознал, как же тяжело было Касильясу всегда оставаться капитаном.
- Серхио?
Он вскинул голову. У дивана стоял Пепе, и Серхио с ужасом понял, что сейчас придется общаться и, не дай бог, вовсе куда-то идти, потому что отказать своему же второму капитану невозможно.
- А?
- Мы тут планировали еще раз посмотреть матч Барселоны с Вильярреалом, а то времени толком не было. Ты с нами?
- Разумеется, - с непередаваемым облегчением выдохнул Серхио, вскакивая с дивана, - ладно, ребят, вы тут смотрите, пожалуй, фотографии, а я пойду поработаю еще немного. Присоединяйтесь.
Не дожидаясь ответа, он пересел поближе к телевизору, где Тони уже настраивал запись, сидя на корточках у монитора.
Сначала размахивал руками, сгоняя всех поближе к телевизору, потом устраивался поудобнее, потом комментировал матч…
И не замечал, совершенно не замечал, каким настороженным, серьезным и внимательным взглядом прожигал его спину Лука.
Таким, будто действительно хотел прожечь в нем дыру.
Автор: гений-гей.
Фандом: футбол и иже с ним
Пейринг: Серхио Рамос/Лука Модрич
Рейтинг: вообще планируется R, но пока PG-13
Описание: зарождение отношений, рефлексия, описание жизни, юст и все такое.
-2-
читать дальшеЭто не та история, которую рассказывают близким друзьям за вторым-третьим бокалом пива во время субботних посиделок.
Эй, а ты знаешь, был у меня однажды такой мальчик… Сладкий, скажу я тебе мальчик. Я как увидел его, сразу понял - это оно, вот именно то, что нужно. Как будто его под меня сделали.
И определенно не та история, которую выплескивают на любимую жену, вместе со слезами, всхлипами, хрипами и разрывающим грудную клетку стыдом.
Господи, прости меня, я не знаю, что на меня нашло, я не знаю, что произошло, почему все так началось, когда оно началось. Но мне стыдно, любовь моя, мне так стыдно перед тобой…
И даже не та, которую когда-нибудь, на закате жизни можно будет рассказывать внукам - вечером, у потрескивающего в камине огня.
Мне тогда было… Дайте вспомнить. Тридцать? Тридцать два? Нет, все-таки, наверное, тридцать. Да, мне когда-то было тридцать, представляете? И вот однажды я иду - и вижу его. И сразу все понимаю…
Это была история, которую можно рассказать только однажды. Одному единственному человеку, который не знает тебя и никогда не узнает. Где-нибудь в поезде, идущем через всю Испанию, куда-нибудь из Севильи до Барселоны с короткой остановкой в Мадриде. История, которую можно рассказать только под бесконечное мерное покачивание вагона, пока мимо проносятся деревья, города и поля. Жизнь проносится.
Он был чудовищем. Я сейчас специально использую это слово, чтобы было понятно. Нет, не потому что он был злым или еще каким-то, никаких токсичных отношений, я в это дерьмо не вляпываюсь. Просто он был… не-человеком,
понимаешь? Я иногда смотрел на него - и не понимал, за что он мне достался.
Может быть когда-нибудь, когда про него напишут книгу, назовут его лучшим полузащитником мира и богом игры, я тоже впишу туда несколько слов. Как Нандо про меня в свое время. Скажу, например, что он лучший друг, о каком только можно мечтать. И что играть рядом с ним - это большая честь. И что я всегда буду рядом… В общем, я буду нести полную хрень в этой книге, и никогда не скажу всей правды.
А правда в том, что он был чудовищем. Сам об этом не подозревал - и все-таки был. Он жрал меня изнутри, постоянно царапался где-то под кожей, напоминал о себе каждую свободную секунду. Знаешь, бывают люди, которые заходят в комнату - и становится светлее? Вот он был таким. Я его таким помню. Самым светлым и прекрасным чудовищем в моей блядской жизни.
Он об этом, наверное, даже не знал. Я ему никогда не говорил. Что? Нет, сейчас тоже не скажу, какая уже нахуй разница.
Я хочу сказать… Я не верю в судьбу, понимаешь? Но если бы она существовала - это был бы он.
***
Серхио нравилось смотреть, как он играет. Особенно на тренировках.
Во время матчей тоже нравилось, но вы пробовали любоваться игрой, когда носитесь по полю со скоростью 30 километров в час? Попробуйте как-нибудь, когда пару раз пропашете носом газон - поймете, что это невозможно.
Поэтому он любовался на тренировках. В те редкие минуты, когда ничего не делал. Ну, завязывал шнурки, например, или просто сидел на мяче, на правах капитана наблюдая за остальными и короткими вредными фразами пиная тех, кто мало старался.
Вот в такие минуты Серхио на него смотрел. Бросал короткие взгляды искоса и замирал каждый раз, когда мяч прилетал ему ровно под ноги.
Потому что наблюдать за этим было…
Блядь, Серхио его практически ревновал к этому мячу, потому что смотреть на то, как Лука двигается было просто не-вы-но-си-мо.
Смотреть - но не трогать.
Он двигался так, будто ему надо было идти в балет, или в фигурное катание. Он бы там всех сделал, начиная с Плющенко. Короткие быстрые движения и ни одного лишнего - Лука двигался так, будто все его тело было заточено под движение.
Двигался, как дышал.
Он легко уворачивался от любого столкновения. Серхио это всегда забавляло - то, как естественно, машинально Лука уходит от фола.
Модрич не слишком любил рассказывать о прошлом, лишь изредка упоминал о своей юности, и уж тем более - о детстве. Но пару слов про хорватские чемпионаты Рамос из него выжал, так что знал, откуда взялась эта легкость движений, эта словно бы врожденная пластика.
Знал - и все равно любовался им, как любуются чем-то естественно прекрасным.
Любовался. В прошедшем времени, все правильно. Потому что больше не получалось смотреть на него так откровенно.
Если вы думаете, что после того гребаного поцелуя в туалете у них что-то было - жаркий секс прямо в кабинке, ударяясь коленями о керамический унитаз или хотя бы еще полчаса удушающе сладких, болезненно нежных поцелуев - то обломитесь. Ничего не было.
Был только этот поцелуй. Один. Зато горячий настолько, что Серхио казалось - он сейчас расплавится, как воск, и сползет куда-то на пол. Прямо на грязный кафельный пол. Прямо к его ногам.
Это так принято говорить (и даже думать) - горячий поцелуй, бла-бла-бла. Как из слащавых женских романов. Не то чтобы Серхио читал слащавые женские романы, но в его представлении они выглядели именно так.
На самом деле, это было так, что даже трудно описать словами. Что-то среднее между безумным, всепоглощающим страхом и невыносимым наслаждением.
Ему казалось, что если он сейчас сдохнет - то даже не будет об этом жалеть. Один этот момент, эти несколько долгих мгновений, тридцать с хвостиком секунд абсолютного растерянного счастья стоили чего угодно.
А потом всё закончилось.
В смысле, Лука отстранился и посмотрел Серхио в глаза.
И взгляд у него был - как будто он где-то уже успел обдолбаться к чертям собачьим. Пронзительный, зрачки расширены так, что глаза кажутся равномерно черными, темно-темно-серыми, глубокими, как ночное озеро. И только на самом дне плещется понимание. И не удивление даже - какое-то ошеломляющее изумление.
Его затошнило - то ли от количества пива, которое он успел в себя залить, то ли просто от нервов, и он рванулся назад, так резко, что врезался затылком в приоткрытую дверь кабинки.
- Твою мать…
- Ты живой? - испуганно спросил Лука, тут же потянувшись к нему. Моргнул и сразу перестал выглядеть обдолбанным.
Жить стало не в пример легче.
- Да живой, живой… Что мне сделается. Ты у меня уже второй раз за последние пять минут это спрашиваешь, - Серхио заржал, как полный идиот, - лучше бы ты на поле так за меня волновался.
- На поле у меня других дел хватает, - в тон ему сообщил Лука, а потом неловко дернул плечами, - ну, я тогда… В общем, я пойду. Приходи, без тебя там скучно.
- Уже иду, - согласился Рамос и проводил взглядом спину уходящего Луки.
Потом выдохнул и несколько секунд просто стоял, закрыв глаза и не в силах вдохнуть.
Что это блядь было такое нахуй.
Вот что крутилось у него в голове. Крутилось, когда Серхио стоял в пустом туалете. Крутилось, когда он вернулся в зал и обнаружил, что Модрич - скотина такая - умудрился куда-то смыться.
Крутилось всю неделю, изо дня в день. Каждый раз, когда они сталкивались на тренировках, когда случайно соприкасались плечами, врезались друг в друга локтями и бедрами, когда Лука выходил из душевой с полотенцем на шее, и Серхио врезался в него взглядом, как в стену.
Что это блядь было такое нахуй.
Раньше все было проще. Можно, конечно, фантазировать о человеке, с которым у тебя ничего не было, но фантазия все равно получается неживой, обезличенной какой-то, почти пластмассовой. Руки - две штуки, ноги - две штуки, голова, рот, пальцы, все другие причиндалы согласно списку, член - один (хотя все зависит от фантазии), и вроде все прекрасно и горячо, но лицо ускользает, знакомые черты расплываются и невозможно сфокусировать взгляд на выражении глаз.
Теперь фантазия обрела плоть, но вместо жаркого перепихона в любом подходящем для этого помещении в памяти всплывали сухие горячие губы, тяжелое дыхание, бездонный взгляд серо-стальных глаз, твердые плечи под неуверенными пальцами.
Никакого секса, понимаете? Никакой вот этой хрени, которую пишут на порно-сайтах и каких-нибудь пидорских порталах. Вообще нихрена подобного.
Все стало слишком настоящим. Серхио никогда не представлял себе Луку таким - но живой, пьяный, целующийся Лука оказался в миллион раз лучше любой, даже самой грязной фантазии.
И это было самое ужасное.
В этот четверг они после тренировки всей шумной, галдящей и ржущей толпой завалились в комнату отдыха. Настроение у команды было какое-то непривычно приподнятое, и всем хотелось… Нет, не пить даже, а просто - быть рядом, болтать о всякой ерунде, пить холодный чай, сидеть вот так рядом, плечом к плечу и чувствовать себя семьей. Даже больше чем семьей.
Ощущать, как весь мир сужается до размеров одной комнаты. Чувствовать какую-то непереносимую, болезненную, рвущуюся наружу любовь ко всем этим людям.
Готовность умереть за каждого из них. Нет, серьезно, абсолютно за каждого - Серхио не боялся травм, крови, боли и даже смерти, потому что всегда знал, что за ним клуб. За ним герб, за ним команда, за ним - каждый из них, от придурка Матео до самодовольного, но любимого мудака Криштиану. И за каждого из них Рамос готов был умереть.
И за Модрича.
Лука сидел на быльце кожаного дивана и показывал Гарету фотографии в своем смартфоне.
Серхио невольно прислушался.
- … а вот это - год назад, мы тогда ездили домой. Дурацкая фотка, я знаю, но почему-то очень ее люблю.
- Да ладно, она классная. Сколько ему тут - пять? Шесть?
- Почти пять, ага. Я тогда фотографировал почти постоянно. Знаешь, бывают такие моменты, когда вообще камеру закрыть не можешь.
- Да знаю, конечно, я Альбу первые пару лет фотографировал вообще почти непрерывно. Как она ест, как она спит, как она ходит… Блядь, я самый ебанутый папаша на свете, чего ты мне объясняешь. О, а вот это - это когда?
- Это мы на аттракционы ездили. Его на горки не пускали, и он решил, что будет смешно, если хотя бы я на них схожу. Ну я ж герой, я же не могу не… В общем, меня чуть не стошнило на этих горках от страха. Но он вроде порадовался… И Ваня нас снимала сразу после. Видишь, какой у меня взгляд перекошенный? Это я все отойти никак не могу. И…
Тут Лука вскинул голову на мгновение и посмотрел прямо на Рамоса.
Серхио смутился так, будто его поймали на чем-то неприличном. Хотя какая, блин, разница, он же даже не подслушивал - ну все же тут сидят, все о чем-то болтают, что ему, уши заткнуть, что ли.
Но Модрич смотрел на него так, будто мысли читал, будто просвечивал его насквозь рентгеновским зрением и видел, что творится у Серхио в башке.
А ничего хорошего там не творилось, ага.
- О, Чехо, иди сюда, чего ты там один сидишь, - обрадовался Гарет, тоже поднимая голову, - смотри, у Луки такой сын милый… Ты же видел Ивана?
- Сложно пропустить ребенка, которого кто-то притаскивает на поле после каждой победы, - заметил Серхио, из вежливости устраиваясь поближе, - помню, конечно. Хороший.
- Очень, - согласился Лука, и в голове его скользнуло еле заметное напряжение, как будто он на секунду задумался о чем-то неприятном и просто тон сменить не успел, - тебе жалко, что ли? Я же не во время матча этим занимаюсь. И даже не в перерыве, обрати внимание.
- Ценю твою любовь к футболу, - картинно поклонился Серхио, - просто вот слов нет, чтобы тебя отблагодарить.
Лука снова уставился на него своим растерянным и серьезным взглядом, и Рамосу вдруг показалось, что он сейчас наклонится вперед и снова его поцелует, как тогда. Даже жарко стало так, будто он резко вышел под палящее испанское солнце.
Но Модрич только моргнул и опустил взгляд, неторопливо листая галерею фотографий в смартфоне.
А Серхио просто сидел и смотрел на него, сил не было отвести глаза. Гарет тоже молчал, несколько смущенный их неожиданной пикировкой, но Рамосу сейчас было лень строить из себя хорошего капитана или хорошего человека.
Он в последнее время блядски устал. Чувствовал, что сил остается все меньше, они вытекают из него с каждой каплей пота, с каждой случайной ссорой, с каждой победой, которую приходилось зубами вырывать у противника.
Раньше было проще. Раньше был Икер, их вечный и незаменимый святой Икер. С ним было не страшно. Серхио знал - всегда, с того самого момента, как впервые вступил под своды Сантьяго Бернабеу в белоснежной футболке - что все будет хорошо, пока Икер носит повязку капитана.
Но теперь повязка красовалась на его плече, и за прошедший год Рамос осознал, как же тяжело было Касильясу всегда оставаться капитаном.
- Серхио?
Он вскинул голову. У дивана стоял Пепе, и Серхио с ужасом понял, что сейчас придется общаться и, не дай бог, вовсе куда-то идти, потому что отказать своему же второму капитану невозможно.
- А?
- Мы тут планировали еще раз посмотреть матч Барселоны с Вильярреалом, а то времени толком не было. Ты с нами?
- Разумеется, - с непередаваемым облегчением выдохнул Серхио, вскакивая с дивана, - ладно, ребят, вы тут смотрите, пожалуй, фотографии, а я пойду поработаю еще немного. Присоединяйтесь.
Не дожидаясь ответа, он пересел поближе к телевизору, где Тони уже настраивал запись, сидя на корточках у монитора.
Сначала размахивал руками, сгоняя всех поближе к телевизору, потом устраивался поудобнее, потом комментировал матч…
И не замечал, совершенно не замечал, каким настороженным, серьезным и внимательным взглядом прожигал его спину Лука.
Таким, будто действительно хотел прожечь в нем дыру.
@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда, реал из мадрида