как же прекрасна радуга, но ты прекрасней её (с) Nino
Пусть лежит здесь тоже, как показатель моего грехопадения.
Карамельки имени Луки Модрича (черт, мне срочно нужен смешной футбольный тэг)
Пейринг: Серхио Рамос/Лука Модрич
Рейтинг: от PG-13 до NC-17
Описание: зарисовки на коленках - в основном
Лучший защитник в мире"- Кого бы Вы пригласили в свою команду из сборной Испании?
- Серхио Рамоса – именно такого игрока не хватает нашей сборной. Не скажу, что у нас нет хороших защитников, просто никто из них не обладает такой харизмой, как Рамос. Да, Серхио – мой друг, но выбрал его я не поэтому. В конце концов, у меня много друзей в сборной Испании, просто для меня он – лучший защитник в мире."
Лука - как солнце.
Серхио хорошо помнит тот момент, когда впервые увидел его. Это было лето 2012 года, стояла ужасная жара - такая, что футболка за время тренировки промокла насквозь, хоть выжимай. Серхио тогда снял ее, чтобы не мешала, и гордо демонстрировал членам команды все свои многочисленные тренировки.
Он тогда первым ворвался в раздевалку, гордо прыгая - умудрился закатить аж два мяча Икеру и по праву считался себя чемпионом сегодняшнего дня.
Ворвался в раздевалку - и тут же влетел взглядом в огромные серые глаза и растрепанные соломенные волосы.
Чучело, да и только.
Лука - как ветер.
Серхио любит наблюдать за его игрой. Так, немного со стороны, когда есть свободная секунда - одного короткого взгляда достаточно, чтобы зацепить глазами изящные повороты, взлетающие при каждом движении волосы, напряженно сжатые губы. Модрич не бьет по мячу - он будто гладит его, как домашнего кота, чешет за ухом, и мяч сам льнет к его ногам.
Модрич двигается так, что Серхио на секунду задумывается, какой же он в постели.
Лука - как море.
Он накатывает теплыми волнами хорошего настроения на всю команду, и Серхио ревнует его ко всем и каждому. Ему хочется собственнически зарычать и изо всех сил врезать Касильясу, когда тот гладит Луку по голове, мягко сжимает ладонью его светлые волосы, притягивает ближе к себе и крепко обнимает. Ему хочется сломать нос Бейлу, когда тот целует Модрича в щеку. И Иско - ему хочется переломать Иско ноги, когда Лука заливисто хохочет и запрыгивает на него, обнимая руками и ногами, и Иско радостно таскает его по всему полю.
Серхио невпопад вспоминает, как Лука обнимал его так же, и они сталкивались лбами, носами, зубами, губами, неловко пытаясь приноровиться к таким совершенно другим, непривычным, не женским поцелуям.
Лука - как воздух.
Серхио хочется жадно наслаждаться каждым прикосновением, каждой случайной улыбкой, каждым рукопожатием, каждым коротким поцелуем в опустевшей раздевалке.
- Я лучший защитник в мире? - шепотом спрашивает он на ухо, обнимая Луку со спины и прижимаясь к нему ближе.
- Ага, - смеется Модрич, - ты просто... Лучший в мире.
И Серхио хочется гордо заурчать от удовольствия.
Автограф Серхио идет костюм.
Лука ловит себя на этой мысли совершенно случайно, когда расписывается на фотографии и рассеянно отдает автограф смешной восторженной девочке с двумя рыжими косичками.
Сегодня у них серьезная автограф-сессия, очень важное для спонсоров мероприятие, и Зизу чуть ли не матом их крыл, умоляя появиться в приличном виде. Поэтому Рамос сегодня в аккуратном, выглаженном, чудовищно дорогом костюме. И галстук повязал, ну надо же. Впрочем, даже сейчас из-под края белоснежного воротника на затылок выползает татуировка, всем своим видом напоминая о бунтарском характере своего обладателя.
Серхио очень, очень идет костюм. Лука ловит себя на том, что жадно рассматривает его, украдкой бросая взгляды из-под упавшей на лоб челки. Сам он так круто в костюмах не выглядит. Конечно, Ваня сказала утром, что он невероятно хорош, но она - жена, что еще она может сказать.
А Модричу отчаянно хочется, чтобы Серхио хотя бы посмотрел на него. Улыбнулся своей вечной безбашенной улыбкой, пошло подмигнул, опять сморозил какую-нибудь ерунду, от которой у Зидана рука с лицом срастается, а Луке хочется хохотать, как подростку.
Он торопливо расписывается на всех протянутых фото и билетах, вежливо улыбается, даже фотографируется с несколькими девушками в коротких юбках, которые цепляются наманикюренными пальчиками за его рубашку и чуть ли не утыкаются ему в шею губами в красной помаде.
Когда вся эта толпа наконец заканчивается, Луке хочется выдохнуть и заорать, но он только вздыхает и немного оттягивает угол галстука.
- Не надо, - тихо замечает Рамос, незаметно подходя ближе, - тебе очень идет галстук. Пожалуй, стоит его оставить, когда я тебя раздену.
Лука давится дыханием и делает шаг в сторону, но бесполезно - у него уже стоит, как у юного девственника. Потому что одного голоса Серхио иногда достаточно, чтобы крыша начала ехать в сторону.
- Иди в жопу.
- О, это предложение? Очень заманчиво.
- На нас Зизу косится. Не порти клубу репутацию, умоляю.
- Окей. Тогда ты больше не фотографируйся со всякими шлюхами. А то, - он разворачивает Модрича к камерам и успевает незаметно ухватить его за задницу, пока тот недовольно морщится от вспышек фотоаппаратов, - решат еще, что ты их трахаешь. А не я - тебя.
СледКружка со звоном падает на пол, но не разбивается, и только черный кофе разливается по полу.
- В смысле? - внезапно охрипшим голосом спрашивает Серхио, прижимая телефон к уху, - в смысле?! Да мне похуй, что тебе жаль, ты мне скажи - он там живой вообще или нет?
Он молча слушает, бьет носком бутсы в стену и выглядит почти спокойным, но команда, которая хорошо знает своего защитника, на всякий случай разбредается в разные стороны. Только Касильяс остается рядом, прислонившись спиной к стене и вопросительно смотрит на Рамоса, ожидая окончания разговора.
- Модрич в больнице, - наконец сообщает Рамос, убирая телефон. Глаза у него мрачные, потухшие и очень усталые.
- Какого хрена? - уточняет капитан. Рядом с ним Рамосу немного спокойнее. Пока Икер не психует - ничего страшного не произошло.
- Травма паха. Я этих итальянцев… - Серхио давится окончанием фразы и, отвернувшись, стягивает с себя футболку.
Он не хочет показывать, но волнуется за Луку гораздо сильнее, чем стоило бы. Травма - это всегда неприятно, но, слава богу, не смертельно. Через пару месяцев Модрич вернется в строй, а то, что он пропустил матчи сборной… Ну, тут Рамосу почти все равно, не командные - и ладно. И тем не менее…
За последние полтора года Модрич умудрился оставить слишком много следов в его жизни. Дурацкие объятия на поле, шутливые поцелуи в раздевалке после игры, и серьезные - дома, после бутылки хорошего вина, парочка совместных, семейных поездок на море, привычка меняться футболками “на счастье” и общие, никому больше не понятные шутки…
“У тебя стоять-то будет?” торопливо строчит смс Серхио, пытаясь за идиотским подколом скрыть волнение.
“Не надейся, импотентом я не стану” отвечает Модрич.
И уже после, когда Рамос, натянув кожаную куртку, выходит на улицу, присылает еще одно: “не волнуйся. Я тоже скучаю”.
НервыЛука не ревнует.
Серхио иногда кажется, что нервы у него - как минимум стальные, потому что Лука в принципе не нервничает по пустякам. Даже в конце сложного матча, когда у Рамоса начинают потихоньку сдавать нервы и хочется ткнуть форварда противника головой прямо в угол волот, Лука остается все таким же безэмоционально сосредоточенным. И вместе с ним концентрируется вся команда.
Это именно то, за что Рамос-капитан ценит своего лучшего полузащитника.
И то, за что Рамос-мужчина иногда хочет ему врезать. Прямо по потрясающе-птичьему носу.
Лука спокойно улыбается, когда Пилар приезжает на тренировку, и Рамос таскает по всему полю детей и дает Серхио-младшему пнуть тяжелый мяч.
Лука молча пожимает плечами, когда Рамос несется через половину поля, чтобы врезаться со всей силы в Икера, уткнуться в него носом и прошептать привычно “привет, кэп”.
Лука только насмешливо фырчит, когда Серхио в очередной раз напивается в баре с кучей друзей и целует одного из них взасос. Для селфи в инстаграме.
Рамосу хочется порой, чтобы он вышел из себя, психанул, наорал, или хотя бы нагрубил как-нибудь, сказал что-нибудь едкое. Чтобы чувствовать, что ему, черт возьми, не все равно.
Но вывести из себя Модрича - это как пытаться в одиночку выиграть матч против сборной Германии. Попробовать можно, но результат заведомо не стоит затраченных усилий.
- Ты вообще человек? - спрашивает он в раздевалке, разглядывая, как Лука переодевается в джинсы и футболку, - или робот какой-нибудь, как из “Мир дикого запада”?
- Человек я, человек… - смеется Лука, и Серхио зачарованно наблюдает, как он вытирает полотенцем мокрые волосы. Кончики темных, намокших прядей липнут к затылку и шее, - будь я роботом, я бы с тобой вообще не связался.
- Почему это? - недовольно морщит нос Серхио.
Модрич оборачивается и смотрит на него усталым взглядом человека, которому страшно не хочется объяснять банальные вещи.
- Потому что роботы, - спокойно объясняет он, - рациональные и логичные существа. И они точно не… Не привязываются к тем, кто давно и надолго занят.
- Кто бы говорил, - бурчит Рамос, но где-то в глубине души ему все равно тепло и радостно от того, что Модрич вслух признал их отношения.
- Нервно слишком, - говорит Лука, - а я все-таки не железный.
Когда в следующий раз Касильяс приезжает, чтобы посмотреть на тренировку, Серхио несется к нему через все поле, радостно размахивая руками, но в самом конце неожиданно тормозит и оглядывается через плечо.
Лука у трибун понимающе усмехается и кивает головой.
Рамос довольно кидается на Икера с криками “ура, капитан пришел!”
А Касильяс думает о том, что кому-то все-таки хватило смелости все выяснить.
ПесокСерхио кажется, что кто-то перевернул часы, и время, словно песок, уже сыплется вниз, размеренно шуршит каждой песчинкой по гладкому стеклу.
Капитанская повязка на рукаве плотно обхватывает руку, и Серхио хочется содрать ее, разорвать в клочья, сделать вид, что этой тряпочки не существует в принципе. Лишь бы не видеть ее, не чувствовать, не верить в то, что она теперь - его.
- Кэп, - растерянно говорит он, - кэп, ну ты что, свихнулся, что ли? Куда?
- Из тебя будет отличный капитан, - тихо замечает Икер, а потом обнимает Рамоса, похлопывая по спине, - эй, не хмурься. Ты справишься.
- Да причем тут это… - возражает Серхио, но на самом деле возражать сил нет.
Он вдруг вспоминает, как десять лет назад только пришел в Реал - смешной, глупый, рыжий и восторженный. Поверить не мог, что будет играть со своими кумирами, ужасно боялся облажаться, боялся, что они все посмотрят на него, как на идиота. Страшно боялся Рауля - зря, как оказалось. И боялся Икера - просто потому, что тот уже был лучшим, а он, Серхио… Не был никем.
А теперь он капитан. Он. Капитан. Черт возьми.
Он будто физически чувствовал, как песок времени сыплется сквозь него и ненавидел чертову повязку на рукаве изо всех сил.
Она никогда не была его! Она была Рауля, потом - Икера, и они оба были достойны.
Достоин ли он?
Когда Икер прощается с командой, пожимая каждому руку, сухо кивает Моуринью (Серхио хочется наорать на тренера, но он держится - нельзя орать на Мистера), Рамос даже смотреть на него не может.
Он сидит в углу, закрыв лицо руками, и пытается даже не думать о происходящем.
И вздрагивает, когда холодная ладонь опускается на плечо.
- О, капитан, мой капитан, - тихо говорит Модрич и садится рядом, - я… Мне, наверное, нельзя ничего говорить, да? Ну… Про Икера?
Рамос пожимает плечами. Он не знает, какими словами передать десять лет жизни - яркой, сумасшедшей и счастливой, когда он был счастлив быть частью команды, частью Красной Фурии, просто частью… Чего-то прекрасного. Чего-то важного. Чего-то лучшего.
- Я не знаю его так хорошо, как ты, - замечает Лука, - но я знаю тебя. И… Ты справишься.
А потом крепко обнимает и сухо целует в висок. И добавляет:
- Ты имеешь право.
И маленький рыжий Серхио где-то в глубине поднимает голову и неуверенно улыбается.
А воздух его парфюма...
Серхио валится на прохладную, белую, как сливочное мороженое, простынь и шипит сквозь зубы от короткого сладостного удовольствия.
Нет ничего приятнее, чем вернуться в номер после матча - после победы! - и упасть на широкую гостиничную кровать, не раздеваясь, даже кроссовки не сняв. Просто рухнуть на нее - спина горячая, футболка нагрета солнцем, щеки горят, а постельное белье холодное и накрахмаленное.
Хочется лежать так всегда, закрыв глаза и вдыхая вечерний воздух, прислушиваясь к мерному гулу машин - окно приоткрыто, ветер лениво перебирает тонкие занавески, а лучи вечернего, красно-оранжевого, грейпфрутового солнца окрашивают комнату и последним, прощальным теплом ласкают щеки, нос и губы Серхио.
Он лежит пять минут и целую вечность, дышит размеренно, удовлетворенно прислушиваясь к тому, как устало гудит все тело после девяноста минут бесконечного забега.
Звукоизоляция в отеле - хуже некуда, и Серхио слышит осторожные, легкие шаги за стенкой, а остальное додумывает сам: шелест стягиваемой футболки, насмешливое позвякивание ремня, шум воды…
Им опять дали соседние номера, и Рамос готов поклясться на Библии, что Зизу что-то знает.
Но какая, в конце концов, разница, кто и о чем догадывается, если жизнь прекрасна и удивительна.
После финального свистка сердце заходится в победном марше, и Серхио не видит даже, но спиной, кожей, всем своим естеством чувствует, как несется к нему команда.
И Лука, как обычно, успевает первым, всем телом врезается в Серхио, и даже эта короткая заминка - вдохнуть и не выдохнуть, обнять, притянуть к себе, зарыться пальцами в мокрые от пота мягкие волосы - наполняет Рамоса каким-то нечеловеческим, животным счастьем, и это счастье переполняет его, и кажется, что он сейчас взлетит, словно воздушный шарик. Вверх, вверх, к сияющим ультрамарином небесам над Испанией.
Потом подлетают остальные, все наваливаются друг на друга, кто-то радостно орет Серхио прямо в ухо, они превращаются в какое-то безумное многоголовое, многорукое чудовище, чей-то локоть попадает Рамосу по ребрам, но это все неважно.
Неважно, потому что он обнимает Луку одной рукой, будто защищая его ото всех остальных, и утыкается носом в его висок, в разгоряченную кожу, в мокрые волосы. Во все свои чувства разом утыкается носом Серхио Рамос.
Он лежит на кровати, не открывая глаз, чутко прислушивается и ждет.
Он точно знает - не может не знать - что пройдет еще несколько секунд, а потом в соседнем номере прекратится шум воды, тонкая футболка ласково прильнет к мокрому телу, капли воды будут падать на светлые плечи, короткими влажными дорожками расчерчивая карту неизведанных миров на поджаром животе, на полу останутся следы шагов, а потом тихо, незаметно, стеснительно скрипнет дверь.
И дверь скрипит.
Серхио Рамос открывает глаза.
Лука стоит посреди комнаты, в трусах и футболке, с махровым полотенцем на шее, и смотрит на него в упор.
- Ты бы хоть кроссовки снял, - замечает он, - что, даже в душ не пошел?
- Сил не было, - выдыхает Серхио и резко садится на кровати, - теперь уже есть. Иди сюда?
Он хочет, чтобы это звучало властно, а звучит почти жалобно. Так дети выпрашивают у родителей время доиграть перед сном: ну мамочка, ну еще пять минут.
Лука делает шаг вперед, и Серхио любуется им, не отрывая взгляда. Он двигается так же легко, как в игре, и чувствуется, что матч для него еще не совсем закончился, потому что движения четкие, танцующие, собранные, будто в дриблинге.
Наблюдать за ним приятно до сладостного нытья в животе. Так же приятно, как наблюдать за его игрой на поле.
Но сейчас они не на поле - и Серхио может сделать больше, гораздо больше…
- Иди сюда, - повторяет он.
- Иду, - соглашается Лука, но в его согласии нет ни нотки покорности.
В нем вообще нет покорности - он наглый, гордый и сильный настолько, что Рамосу иногда даже страшно, как много в нем внутренней силы, внутренней стойкости, титановой несгибаемости, алмазной твердости.
Лука хватается за футболку на спине и стягивает ее с себя - одним сплошным движением.
Серхио замирает, на миг переставая дышать.
Смешно - столько раз видел эту картину, а привыкнуть невозможно.
Каждый раз после тренировки. Каждый раз после матча. Каждый раз - в тишине гостиничного номера.
И только в такие минуты Лука делает это для Серхио.
Рамос пристально разглядывает его жилистую фигуру, разлет плеч - как разлет крыла, светлую, почти слепяще белую кожу, россыпь родинок на ребрах, дорожку русых волос, уходящую под резинку трусов, и очертания члена под трикотажной тканью.
Ему становится жарко.
В джинсах сразу отвратительно тесно, и их плотная ткань кажется неуместной, неудобной и неправильной.
Лука подходит вплотную, смотрит на Серхио сверху вниз, серьезно и ласково, и Серхио обнимает его за бедра, утыкается лицом в живот и хрипло выдыхает.
Это происходит всегда. Лука приходит к нему в номер, дверь скрипит, кожа его пахнет чистотой, сладостью, жаром прошедшей игры, терпким ароматом нарастающего возбуждения - и Серхио не способен перед ним устоять.
Он стягивает вниз трусы, осторожно проводит языком по розовой, как клубничная карамель, головке, мягко обхватывает ее губами, а потом резко берет в рот, торопливо расслабляя горло, чтобы не давиться.
Лука рвано выдыхает и кладет руку Рамосу на плечо, а второй рассеянно проводит по его волосам, оглаживая затылок.
Серхио всегда думал, что это очень унизительно - делать кому-то минет. А оказалось, что это как-то… Правильно, что ли.
Это правильно, когда он придерживает Луку за бедра и скользит по ним ладонями.
Это правильно, когда он каким-то чудом умудряется взять до основания, прижимаясь носом к паху, и Модрич гортанно стонет, толкаясь ему в рот.
Член стоит так, что болезненно трется о джинсы, и Серхио отвлекается, фокусируется на этом ощущении, а потом поднимает взгляд и умоляюще смотрит на Модрича.
Лука умница. Лука прекрасно все понимает.
- Ну блядь, - говорит он, но отстраняется, и смотреть на него такого, обнаженного, с трусами, болтающимися у щиколоток, и торчащим членом просто невыносимо.
Серхио торопливо избавляется от джинсов, смешно дрыгая ногами, стягивает с себя футболку, снимает трусы - к черту одежду, к черту все, сейчас ничего не должно быть между ним и Лукой.
Потом все-таки приходится встать - пол обжигающе холодит ступни - потому что презервативы и смазку он, конечно, оставил в рюкзаке, и найти их получается не сразу. Серхио шипит, как раздраженный кот, копается в темном нутре этого сумчатого монстра.
Когда он возвращается, Лука уже сидит на кровати, смотрит на него своими серьезными, круглыми, совиными глазами, встрепанный, раскрасневшийся и такой нечеловечески притягательный, что Рамосу хочется вжать его в кровать и хорошенько трахнуть.
Но Модрич ведет, мяч, как всегда, у Модрича, и Серхио может только бежать как можно ближе к нему, открываясь, в надежде на следующую подачу.
- Давай сюда, - просит Лука, протягивая руку за смазкой. Выдавливает гель на пальцы, устраивается поудобнее, шире раздвигая ноги, и Серхио готов кончить от одной мысли, что это все - для него.
Лука самостоятельный настолько, что его невозможно подчинить, и каждый их секс - словно молчаливое противостояние.
Но где-то в глубине души Рамос знает, что в любой момент готов сдаться - просто глядя на то, как Лука растягивает себя двумя, а потом тремя пальцами, беспардонно раздвигая ноги, тяжело дыша, морщась, хмурясь и вздрагивая.
И в какой-то момент, когда сил смотреть на это уже не остается, Серхио опускается рядом, подминая Луку под себя, прижимается к нему всем телом, придерживает его бедра, лихорадочно оглаживая их ладонями, трогает его везде, где может дотянуться.
Модрич такой красивый в эти моменты - открытый, ожидающий, в надежде подающийся в ответ на каждое движение. Серхио накрывает его губы своими и целует долгим, жадным, тягучим, как мед, и таким же сладким поцелуем. Он жмурится, когда его член трется о член Луки, и стонет, потому что держать себя в руках просто невозможно.
- Сейчас… секунду… - выдыхает он, отстраняясь, чтобы нащупать рядом хрустящую упаковку презерватива.
Раскатывает тонкий латекс по члену, а потом аккуратно, придерживая его ладонью, приставляет головку и мягко толкается внутрь.
Лука вдыхает сквозь сжатые зубы, и Серхио чувствует, какой он охренительно тесный и горячий там, и от одного этого ощущения можно кончить.
- Тебе точно не больно? - уточняет он на всякий случай, но Лука смотрит на него раздраженно и яростно, а потом обнимает за плечи и тянет на себя, жадно толкаясь вперед.
Больше Рамос сдерживаться не может.
Он наваливается на Модрича всем телом и толкается глубже, жестче, быстрее, с каждой секундой наращивая темп.
Ему кажется, что он ощущает Луку каждой клеточкой своего тела. Руками, губами, носом, напряженным животом, горячим членом, каждым миллиметром разгоряченной кожи он чувствует Луку. Чувствует, как тот напрягается под ним, как поджимаются от сладостного удовольствия пальцы на ногах, как Лука тяжело, часто и жадно дышит, как сглатывает, и как дергается кадык от этого короткого движения, как трется о смявшуюся простынь его спина.
Это лучшее, что может быть - быть с ним, быть рядом с ним, быть в нем, вдыхать запах его тела, запах его горячей кожи.
Серхио поднимает голову, глядя на Модрича, и проваливается в растерянный, расфокусированный взгляд его серых глаз, затопленных возбуждением.
И одного этого короткого взгляда достаточно - обжигающая пружина, скрутившаяся внизу его живота, резко разжимается.
Он кончает со стоном, утробным рычанием, утыкаясь мокрым от пота лбом в плечо Луки.
Потом кладет руку на его член и несколькими быстрыми, резкими движениями доводит Модрича, с восторгом вслушиваясь в его сбившееся дыхание, смешанное со стонами.
Когда тот кончает тоже, Серхио осторожно, медленно отстраняется и ложится на кровать рядом, и Лука обнимает его за плечи, прижимая ближе к себе.
Он горячий и непристойно уставший, и Серхио чувствует какую-то нелепую гордость за то, что это он, именно он доводит Модрича до такого состояния.
Но вот парадокс.
Несмотря на то, что это он всегда оказывается сверху, всегда выигрывает, всегда берет…
Вопрос, кто же и кому принадлежит - все еще остается открытым.
Карамельки имени Луки Модрича (черт, мне срочно нужен смешной футбольный тэг)
Пейринг: Серхио Рамос/Лука Модрич
Рейтинг: от PG-13 до NC-17
Описание: зарисовки на коленках - в основном
Лучший защитник в мире"- Кого бы Вы пригласили в свою команду из сборной Испании?
- Серхио Рамоса – именно такого игрока не хватает нашей сборной. Не скажу, что у нас нет хороших защитников, просто никто из них не обладает такой харизмой, как Рамос. Да, Серхио – мой друг, но выбрал его я не поэтому. В конце концов, у меня много друзей в сборной Испании, просто для меня он – лучший защитник в мире."
Лука - как солнце.
Серхио хорошо помнит тот момент, когда впервые увидел его. Это было лето 2012 года, стояла ужасная жара - такая, что футболка за время тренировки промокла насквозь, хоть выжимай. Серхио тогда снял ее, чтобы не мешала, и гордо демонстрировал членам команды все свои многочисленные тренировки.
Он тогда первым ворвался в раздевалку, гордо прыгая - умудрился закатить аж два мяча Икеру и по праву считался себя чемпионом сегодняшнего дня.
Ворвался в раздевалку - и тут же влетел взглядом в огромные серые глаза и растрепанные соломенные волосы.
Чучело, да и только.
Лука - как ветер.
Серхио любит наблюдать за его игрой. Так, немного со стороны, когда есть свободная секунда - одного короткого взгляда достаточно, чтобы зацепить глазами изящные повороты, взлетающие при каждом движении волосы, напряженно сжатые губы. Модрич не бьет по мячу - он будто гладит его, как домашнего кота, чешет за ухом, и мяч сам льнет к его ногам.
Модрич двигается так, что Серхио на секунду задумывается, какой же он в постели.
Лука - как море.
Он накатывает теплыми волнами хорошего настроения на всю команду, и Серхио ревнует его ко всем и каждому. Ему хочется собственнически зарычать и изо всех сил врезать Касильясу, когда тот гладит Луку по голове, мягко сжимает ладонью его светлые волосы, притягивает ближе к себе и крепко обнимает. Ему хочется сломать нос Бейлу, когда тот целует Модрича в щеку. И Иско - ему хочется переломать Иско ноги, когда Лука заливисто хохочет и запрыгивает на него, обнимая руками и ногами, и Иско радостно таскает его по всему полю.
Серхио невпопад вспоминает, как Лука обнимал его так же, и они сталкивались лбами, носами, зубами, губами, неловко пытаясь приноровиться к таким совершенно другим, непривычным, не женским поцелуям.
Лука - как воздух.
Серхио хочется жадно наслаждаться каждым прикосновением, каждой случайной улыбкой, каждым рукопожатием, каждым коротким поцелуем в опустевшей раздевалке.
- Я лучший защитник в мире? - шепотом спрашивает он на ухо, обнимая Луку со спины и прижимаясь к нему ближе.
- Ага, - смеется Модрич, - ты просто... Лучший в мире.
И Серхио хочется гордо заурчать от удовольствия.
Автограф Серхио идет костюм.
Лука ловит себя на этой мысли совершенно случайно, когда расписывается на фотографии и рассеянно отдает автограф смешной восторженной девочке с двумя рыжими косичками.
Сегодня у них серьезная автограф-сессия, очень важное для спонсоров мероприятие, и Зизу чуть ли не матом их крыл, умоляя появиться в приличном виде. Поэтому Рамос сегодня в аккуратном, выглаженном, чудовищно дорогом костюме. И галстук повязал, ну надо же. Впрочем, даже сейчас из-под края белоснежного воротника на затылок выползает татуировка, всем своим видом напоминая о бунтарском характере своего обладателя.
Серхио очень, очень идет костюм. Лука ловит себя на том, что жадно рассматривает его, украдкой бросая взгляды из-под упавшей на лоб челки. Сам он так круто в костюмах не выглядит. Конечно, Ваня сказала утром, что он невероятно хорош, но она - жена, что еще она может сказать.
А Модричу отчаянно хочется, чтобы Серхио хотя бы посмотрел на него. Улыбнулся своей вечной безбашенной улыбкой, пошло подмигнул, опять сморозил какую-нибудь ерунду, от которой у Зидана рука с лицом срастается, а Луке хочется хохотать, как подростку.
Он торопливо расписывается на всех протянутых фото и билетах, вежливо улыбается, даже фотографируется с несколькими девушками в коротких юбках, которые цепляются наманикюренными пальчиками за его рубашку и чуть ли не утыкаются ему в шею губами в красной помаде.
Когда вся эта толпа наконец заканчивается, Луке хочется выдохнуть и заорать, но он только вздыхает и немного оттягивает угол галстука.
- Не надо, - тихо замечает Рамос, незаметно подходя ближе, - тебе очень идет галстук. Пожалуй, стоит его оставить, когда я тебя раздену.
Лука давится дыханием и делает шаг в сторону, но бесполезно - у него уже стоит, как у юного девственника. Потому что одного голоса Серхио иногда достаточно, чтобы крыша начала ехать в сторону.
- Иди в жопу.
- О, это предложение? Очень заманчиво.
- На нас Зизу косится. Не порти клубу репутацию, умоляю.
- Окей. Тогда ты больше не фотографируйся со всякими шлюхами. А то, - он разворачивает Модрича к камерам и успевает незаметно ухватить его за задницу, пока тот недовольно морщится от вспышек фотоаппаратов, - решат еще, что ты их трахаешь. А не я - тебя.
СледКружка со звоном падает на пол, но не разбивается, и только черный кофе разливается по полу.
- В смысле? - внезапно охрипшим голосом спрашивает Серхио, прижимая телефон к уху, - в смысле?! Да мне похуй, что тебе жаль, ты мне скажи - он там живой вообще или нет?
Он молча слушает, бьет носком бутсы в стену и выглядит почти спокойным, но команда, которая хорошо знает своего защитника, на всякий случай разбредается в разные стороны. Только Касильяс остается рядом, прислонившись спиной к стене и вопросительно смотрит на Рамоса, ожидая окончания разговора.
- Модрич в больнице, - наконец сообщает Рамос, убирая телефон. Глаза у него мрачные, потухшие и очень усталые.
- Какого хрена? - уточняет капитан. Рядом с ним Рамосу немного спокойнее. Пока Икер не психует - ничего страшного не произошло.
- Травма паха. Я этих итальянцев… - Серхио давится окончанием фразы и, отвернувшись, стягивает с себя футболку.
Он не хочет показывать, но волнуется за Луку гораздо сильнее, чем стоило бы. Травма - это всегда неприятно, но, слава богу, не смертельно. Через пару месяцев Модрич вернется в строй, а то, что он пропустил матчи сборной… Ну, тут Рамосу почти все равно, не командные - и ладно. И тем не менее…
За последние полтора года Модрич умудрился оставить слишком много следов в его жизни. Дурацкие объятия на поле, шутливые поцелуи в раздевалке после игры, и серьезные - дома, после бутылки хорошего вина, парочка совместных, семейных поездок на море, привычка меняться футболками “на счастье” и общие, никому больше не понятные шутки…
“У тебя стоять-то будет?” торопливо строчит смс Серхио, пытаясь за идиотским подколом скрыть волнение.
“Не надейся, импотентом я не стану” отвечает Модрич.
И уже после, когда Рамос, натянув кожаную куртку, выходит на улицу, присылает еще одно: “не волнуйся. Я тоже скучаю”.
НервыЛука не ревнует.
Серхио иногда кажется, что нервы у него - как минимум стальные, потому что Лука в принципе не нервничает по пустякам. Даже в конце сложного матча, когда у Рамоса начинают потихоньку сдавать нервы и хочется ткнуть форварда противника головой прямо в угол волот, Лука остается все таким же безэмоционально сосредоточенным. И вместе с ним концентрируется вся команда.
Это именно то, за что Рамос-капитан ценит своего лучшего полузащитника.
И то, за что Рамос-мужчина иногда хочет ему врезать. Прямо по потрясающе-птичьему носу.
Лука спокойно улыбается, когда Пилар приезжает на тренировку, и Рамос таскает по всему полю детей и дает Серхио-младшему пнуть тяжелый мяч.
Лука молча пожимает плечами, когда Рамос несется через половину поля, чтобы врезаться со всей силы в Икера, уткнуться в него носом и прошептать привычно “привет, кэп”.
Лука только насмешливо фырчит, когда Серхио в очередной раз напивается в баре с кучей друзей и целует одного из них взасос. Для селфи в инстаграме.
Рамосу хочется порой, чтобы он вышел из себя, психанул, наорал, или хотя бы нагрубил как-нибудь, сказал что-нибудь едкое. Чтобы чувствовать, что ему, черт возьми, не все равно.
Но вывести из себя Модрича - это как пытаться в одиночку выиграть матч против сборной Германии. Попробовать можно, но результат заведомо не стоит затраченных усилий.
- Ты вообще человек? - спрашивает он в раздевалке, разглядывая, как Лука переодевается в джинсы и футболку, - или робот какой-нибудь, как из “Мир дикого запада”?
- Человек я, человек… - смеется Лука, и Серхио зачарованно наблюдает, как он вытирает полотенцем мокрые волосы. Кончики темных, намокших прядей липнут к затылку и шее, - будь я роботом, я бы с тобой вообще не связался.
- Почему это? - недовольно морщит нос Серхио.
Модрич оборачивается и смотрит на него усталым взглядом человека, которому страшно не хочется объяснять банальные вещи.
- Потому что роботы, - спокойно объясняет он, - рациональные и логичные существа. И они точно не… Не привязываются к тем, кто давно и надолго занят.
- Кто бы говорил, - бурчит Рамос, но где-то в глубине души ему все равно тепло и радостно от того, что Модрич вслух признал их отношения.
- Нервно слишком, - говорит Лука, - а я все-таки не железный.
Когда в следующий раз Касильяс приезжает, чтобы посмотреть на тренировку, Серхио несется к нему через все поле, радостно размахивая руками, но в самом конце неожиданно тормозит и оглядывается через плечо.
Лука у трибун понимающе усмехается и кивает головой.
Рамос довольно кидается на Икера с криками “ура, капитан пришел!”
А Касильяс думает о том, что кому-то все-таки хватило смелости все выяснить.
ПесокСерхио кажется, что кто-то перевернул часы, и время, словно песок, уже сыплется вниз, размеренно шуршит каждой песчинкой по гладкому стеклу.
Капитанская повязка на рукаве плотно обхватывает руку, и Серхио хочется содрать ее, разорвать в клочья, сделать вид, что этой тряпочки не существует в принципе. Лишь бы не видеть ее, не чувствовать, не верить в то, что она теперь - его.
- Кэп, - растерянно говорит он, - кэп, ну ты что, свихнулся, что ли? Куда?
- Из тебя будет отличный капитан, - тихо замечает Икер, а потом обнимает Рамоса, похлопывая по спине, - эй, не хмурься. Ты справишься.
- Да причем тут это… - возражает Серхио, но на самом деле возражать сил нет.
Он вдруг вспоминает, как десять лет назад только пришел в Реал - смешной, глупый, рыжий и восторженный. Поверить не мог, что будет играть со своими кумирами, ужасно боялся облажаться, боялся, что они все посмотрят на него, как на идиота. Страшно боялся Рауля - зря, как оказалось. И боялся Икера - просто потому, что тот уже был лучшим, а он, Серхио… Не был никем.
А теперь он капитан. Он. Капитан. Черт возьми.
Он будто физически чувствовал, как песок времени сыплется сквозь него и ненавидел чертову повязку на рукаве изо всех сил.
Она никогда не была его! Она была Рауля, потом - Икера, и они оба были достойны.
Достоин ли он?
Когда Икер прощается с командой, пожимая каждому руку, сухо кивает Моуринью (Серхио хочется наорать на тренера, но он держится - нельзя орать на Мистера), Рамос даже смотреть на него не может.
Он сидит в углу, закрыв лицо руками, и пытается даже не думать о происходящем.
И вздрагивает, когда холодная ладонь опускается на плечо.
- О, капитан, мой капитан, - тихо говорит Модрич и садится рядом, - я… Мне, наверное, нельзя ничего говорить, да? Ну… Про Икера?
Рамос пожимает плечами. Он не знает, какими словами передать десять лет жизни - яркой, сумасшедшей и счастливой, когда он был счастлив быть частью команды, частью Красной Фурии, просто частью… Чего-то прекрасного. Чего-то важного. Чего-то лучшего.
- Я не знаю его так хорошо, как ты, - замечает Лука, - но я знаю тебя. И… Ты справишься.
А потом крепко обнимает и сухо целует в висок. И добавляет:
- Ты имеешь право.
И маленький рыжий Серхио где-то в глубине поднимает голову и неуверенно улыбается.
А воздух его парфюма...
А воздух его парфюма, пота и табака
Да старой заварки - стал нестерпимо вкусным.
Вдохнуть бы побольше, стать бы турбонаддувным.
Ты просишь:
- Можно я поживу у него пока?
Надеясь:
- Можно я поживу с ним?
Глотая:
- Можно я поживу в нем?..
Да старой заварки - стал нестерпимо вкусным.
Вдохнуть бы побольше, стать бы турбонаддувным.
Ты просишь:
- Можно я поживу у него пока?
Надеясь:
- Можно я поживу с ним?
Глотая:
- Можно я поживу в нем?..
Серхио валится на прохладную, белую, как сливочное мороженое, простынь и шипит сквозь зубы от короткого сладостного удовольствия.
Нет ничего приятнее, чем вернуться в номер после матча - после победы! - и упасть на широкую гостиничную кровать, не раздеваясь, даже кроссовки не сняв. Просто рухнуть на нее - спина горячая, футболка нагрета солнцем, щеки горят, а постельное белье холодное и накрахмаленное.
Хочется лежать так всегда, закрыв глаза и вдыхая вечерний воздух, прислушиваясь к мерному гулу машин - окно приоткрыто, ветер лениво перебирает тонкие занавески, а лучи вечернего, красно-оранжевого, грейпфрутового солнца окрашивают комнату и последним, прощальным теплом ласкают щеки, нос и губы Серхио.
Он лежит пять минут и целую вечность, дышит размеренно, удовлетворенно прислушиваясь к тому, как устало гудит все тело после девяноста минут бесконечного забега.
Звукоизоляция в отеле - хуже некуда, и Серхио слышит осторожные, легкие шаги за стенкой, а остальное додумывает сам: шелест стягиваемой футболки, насмешливое позвякивание ремня, шум воды…
Им опять дали соседние номера, и Рамос готов поклясться на Библии, что Зизу что-то знает.
Но какая, в конце концов, разница, кто и о чем догадывается, если жизнь прекрасна и удивительна.
После финального свистка сердце заходится в победном марше, и Серхио не видит даже, но спиной, кожей, всем своим естеством чувствует, как несется к нему команда.
И Лука, как обычно, успевает первым, всем телом врезается в Серхио, и даже эта короткая заминка - вдохнуть и не выдохнуть, обнять, притянуть к себе, зарыться пальцами в мокрые от пота мягкие волосы - наполняет Рамоса каким-то нечеловеческим, животным счастьем, и это счастье переполняет его, и кажется, что он сейчас взлетит, словно воздушный шарик. Вверх, вверх, к сияющим ультрамарином небесам над Испанией.
Потом подлетают остальные, все наваливаются друг на друга, кто-то радостно орет Серхио прямо в ухо, они превращаются в какое-то безумное многоголовое, многорукое чудовище, чей-то локоть попадает Рамосу по ребрам, но это все неважно.
Неважно, потому что он обнимает Луку одной рукой, будто защищая его ото всех остальных, и утыкается носом в его висок, в разгоряченную кожу, в мокрые волосы. Во все свои чувства разом утыкается носом Серхио Рамос.
Он лежит на кровати, не открывая глаз, чутко прислушивается и ждет.
Он точно знает - не может не знать - что пройдет еще несколько секунд, а потом в соседнем номере прекратится шум воды, тонкая футболка ласково прильнет к мокрому телу, капли воды будут падать на светлые плечи, короткими влажными дорожками расчерчивая карту неизведанных миров на поджаром животе, на полу останутся следы шагов, а потом тихо, незаметно, стеснительно скрипнет дверь.
И дверь скрипит.
Серхио Рамос открывает глаза.
Лука стоит посреди комнаты, в трусах и футболке, с махровым полотенцем на шее, и смотрит на него в упор.
- Ты бы хоть кроссовки снял, - замечает он, - что, даже в душ не пошел?
- Сил не было, - выдыхает Серхио и резко садится на кровати, - теперь уже есть. Иди сюда?
Он хочет, чтобы это звучало властно, а звучит почти жалобно. Так дети выпрашивают у родителей время доиграть перед сном: ну мамочка, ну еще пять минут.
Лука делает шаг вперед, и Серхио любуется им, не отрывая взгляда. Он двигается так же легко, как в игре, и чувствуется, что матч для него еще не совсем закончился, потому что движения четкие, танцующие, собранные, будто в дриблинге.
Наблюдать за ним приятно до сладостного нытья в животе. Так же приятно, как наблюдать за его игрой на поле.
Но сейчас они не на поле - и Серхио может сделать больше, гораздо больше…
- Иди сюда, - повторяет он.
- Иду, - соглашается Лука, но в его согласии нет ни нотки покорности.
В нем вообще нет покорности - он наглый, гордый и сильный настолько, что Рамосу иногда даже страшно, как много в нем внутренней силы, внутренней стойкости, титановой несгибаемости, алмазной твердости.
Лука хватается за футболку на спине и стягивает ее с себя - одним сплошным движением.
Серхио замирает, на миг переставая дышать.
Смешно - столько раз видел эту картину, а привыкнуть невозможно.
Каждый раз после тренировки. Каждый раз после матча. Каждый раз - в тишине гостиничного номера.
И только в такие минуты Лука делает это для Серхио.
Рамос пристально разглядывает его жилистую фигуру, разлет плеч - как разлет крыла, светлую, почти слепяще белую кожу, россыпь родинок на ребрах, дорожку русых волос, уходящую под резинку трусов, и очертания члена под трикотажной тканью.
Ему становится жарко.
В джинсах сразу отвратительно тесно, и их плотная ткань кажется неуместной, неудобной и неправильной.
Лука подходит вплотную, смотрит на Серхио сверху вниз, серьезно и ласково, и Серхио обнимает его за бедра, утыкается лицом в живот и хрипло выдыхает.
Это происходит всегда. Лука приходит к нему в номер, дверь скрипит, кожа его пахнет чистотой, сладостью, жаром прошедшей игры, терпким ароматом нарастающего возбуждения - и Серхио не способен перед ним устоять.
Он стягивает вниз трусы, осторожно проводит языком по розовой, как клубничная карамель, головке, мягко обхватывает ее губами, а потом резко берет в рот, торопливо расслабляя горло, чтобы не давиться.
Лука рвано выдыхает и кладет руку Рамосу на плечо, а второй рассеянно проводит по его волосам, оглаживая затылок.
Серхио всегда думал, что это очень унизительно - делать кому-то минет. А оказалось, что это как-то… Правильно, что ли.
Это правильно, когда он придерживает Луку за бедра и скользит по ним ладонями.
Это правильно, когда он каким-то чудом умудряется взять до основания, прижимаясь носом к паху, и Модрич гортанно стонет, толкаясь ему в рот.
Член стоит так, что болезненно трется о джинсы, и Серхио отвлекается, фокусируется на этом ощущении, а потом поднимает взгляд и умоляюще смотрит на Модрича.
Лука умница. Лука прекрасно все понимает.
- Ну блядь, - говорит он, но отстраняется, и смотреть на него такого, обнаженного, с трусами, болтающимися у щиколоток, и торчащим членом просто невыносимо.
Серхио торопливо избавляется от джинсов, смешно дрыгая ногами, стягивает с себя футболку, снимает трусы - к черту одежду, к черту все, сейчас ничего не должно быть между ним и Лукой.
Потом все-таки приходится встать - пол обжигающе холодит ступни - потому что презервативы и смазку он, конечно, оставил в рюкзаке, и найти их получается не сразу. Серхио шипит, как раздраженный кот, копается в темном нутре этого сумчатого монстра.
Когда он возвращается, Лука уже сидит на кровати, смотрит на него своими серьезными, круглыми, совиными глазами, встрепанный, раскрасневшийся и такой нечеловечески притягательный, что Рамосу хочется вжать его в кровать и хорошенько трахнуть.
Но Модрич ведет, мяч, как всегда, у Модрича, и Серхио может только бежать как можно ближе к нему, открываясь, в надежде на следующую подачу.
- Давай сюда, - просит Лука, протягивая руку за смазкой. Выдавливает гель на пальцы, устраивается поудобнее, шире раздвигая ноги, и Серхио готов кончить от одной мысли, что это все - для него.
Лука самостоятельный настолько, что его невозможно подчинить, и каждый их секс - словно молчаливое противостояние.
Но где-то в глубине души Рамос знает, что в любой момент готов сдаться - просто глядя на то, как Лука растягивает себя двумя, а потом тремя пальцами, беспардонно раздвигая ноги, тяжело дыша, морщась, хмурясь и вздрагивая.
И в какой-то момент, когда сил смотреть на это уже не остается, Серхио опускается рядом, подминая Луку под себя, прижимается к нему всем телом, придерживает его бедра, лихорадочно оглаживая их ладонями, трогает его везде, где может дотянуться.
Модрич такой красивый в эти моменты - открытый, ожидающий, в надежде подающийся в ответ на каждое движение. Серхио накрывает его губы своими и целует долгим, жадным, тягучим, как мед, и таким же сладким поцелуем. Он жмурится, когда его член трется о член Луки, и стонет, потому что держать себя в руках просто невозможно.
- Сейчас… секунду… - выдыхает он, отстраняясь, чтобы нащупать рядом хрустящую упаковку презерватива.
Раскатывает тонкий латекс по члену, а потом аккуратно, придерживая его ладонью, приставляет головку и мягко толкается внутрь.
Лука вдыхает сквозь сжатые зубы, и Серхио чувствует, какой он охренительно тесный и горячий там, и от одного этого ощущения можно кончить.
- Тебе точно не больно? - уточняет он на всякий случай, но Лука смотрит на него раздраженно и яростно, а потом обнимает за плечи и тянет на себя, жадно толкаясь вперед.
Больше Рамос сдерживаться не может.
Он наваливается на Модрича всем телом и толкается глубже, жестче, быстрее, с каждой секундой наращивая темп.
Ему кажется, что он ощущает Луку каждой клеточкой своего тела. Руками, губами, носом, напряженным животом, горячим членом, каждым миллиметром разгоряченной кожи он чувствует Луку. Чувствует, как тот напрягается под ним, как поджимаются от сладостного удовольствия пальцы на ногах, как Лука тяжело, часто и жадно дышит, как сглатывает, и как дергается кадык от этого короткого движения, как трется о смявшуюся простынь его спина.
Это лучшее, что может быть - быть с ним, быть рядом с ним, быть в нем, вдыхать запах его тела, запах его горячей кожи.
Серхио поднимает голову, глядя на Модрича, и проваливается в растерянный, расфокусированный взгляд его серых глаз, затопленных возбуждением.
И одного этого короткого взгляда достаточно - обжигающая пружина, скрутившаяся внизу его живота, резко разжимается.
Он кончает со стоном, утробным рычанием, утыкаясь мокрым от пота лбом в плечо Луки.
Потом кладет руку на его член и несколькими быстрыми, резкими движениями доводит Модрича, с восторгом вслушиваясь в его сбившееся дыхание, смешанное со стонами.
Когда тот кончает тоже, Серхио осторожно, медленно отстраняется и ложится на кровать рядом, и Лука обнимает его за плечи, прижимая ближе к себе.
Он горячий и непристойно уставший, и Серхио чувствует какую-то нелепую гордость за то, что это он, именно он доводит Модрича до такого состояния.
Но вот парадокс.
Несмотря на то, что это он всегда оказывается сверху, всегда выигрывает, всегда берет…
Вопрос, кто же и кому принадлежит - все еще остается открытым.
@темы: другое кино, девочка-скандал, писательский флешмоб, театр абсурда, people are strange, реал из мадрида