[geniegay]

написанная на коленке омия, на художественную ценность не претендует

В Киото в начале осени холодно. В Токио и пригородах как-то теплее, а Киото весь словно продувается ветром, словно бы все морские ветра долетают до него, собираются в нем и живут всегда, не улетая никуда больше. В Киото уютно, несмотря на то, что Нино замерзает в первые же пять минут, стоит спрыгнуть с поезда на платформу и оглядеться по сторонам в поисках автомата с кофе.
В Киото они приезжают буквально на пару дней, выпросив выходные у менеджеров. Концерты закончились буквально неделю назад, и теперь можно требовать законный отдых. Можно вырваться из душного и надоевшего Токио, уехать туда, где их знают, но, наверное, не помнят. И просто быть.
Нино помнит, как приезжал в Киото в мае девяносто восьмого года. Тогда уже было совсем тепло и весело, и мир казался огромным и бесконечным, а Сатоши — невероятно, нечеловечески красивым. А еще немного чужим, потому что тогда он не принадлежал Нино совсем.
Он и сейчас не принадлежит Нино, но иногда хочется верить в обратное. Нино хочется верить, что пальцы Оно — такие соленые и ласковые — такие только с ним. Он берет Оно за руку, тащит за собой по улице, рассказывает что-то и смеется. Сейчас ему снова пятнадцать, Оно снова чужой, красивый и бог.
Нино двадцать один, он впервые влюблен так, что подкашиваются ноги. Ему хочется выпить Оно так, как пьют воду в жаркий день. Выпить залпом, до дна, допивая последние капли понять, что совсем не напился, и нужно еще. Но Оно не выпьешь. Его можно только любить до последней капли этой истязающей, мучительной, отвратительно сладкой любви.
Порой Нино кажется, что все свои песни он пишет для Оно. Конечно, это не так, как минимум, половина из них была написана для разных девушек, но Нино все равно кажется, что каждая его песня — это обращение к Сатоши.
В каждой его девушке словно была часть Оно. В каждом взгляде, жесте, случайном смехе, в том, как Нино любил всех этих девушек — красивых, добрых, милых — на стерильно чистых простынях love-отелей. Во всем этом каким-то непонятным образом оказывался Оно, отказывался исчезать, снился по ночам и вытягивал жилы до боли. У них не было ничего, кроме частых поцелуев и пары душных ночей во время концертов, когда Нино вжимался лицом в подушку, стараясь не разбудить Джуна, спящего в соседнем номере. У них не было почти ничего, а с девушками у Нино было много всего, но с очередной таинственной и самой лучшей на свете принцессой Нино чувствовал себя предателем и изменником. Чем искреннее он говорил о любви к девушке, тем сильнее проступал у него в голове образ Оно. Как икона.
Наверное, потому они и оказались в конце концов в Киото. Здесь все начиналось, когда Нино восхищенным взглядом смотрел на танцующего бога.
Здесь все продолжилось, когда к вечеру они оказались вместе в номере отеля.
Нино кажется, что это было всегда. Соленые, словно от морской соли, пальцы Оно, жесткие и требовательные губы его, его тело — желанное и почти порочное. Нино старается всегда и везде быть победителем, но в этой игре он побежденным. Он чувствует себя побежденным, когда в очередной раз раздвигает перед Оно ноги, когда готов раствориться в нем, стать крошечной частичкой морской соли на его пальцах, цветом моря в его глазах, шумом волн в его голосе. Даже глупая, короткая, яркая боль почему-то отзывается во всем теле очищением и радостью, словно бы оказываясь с Оно в постели, Нино стирает с себя прикосновения всех своих женщин.
Он отдается Оно полностью. Вдыхает запах пота от его кожи и запах моря от его волос, судорожно и жалобно ищет его прикосновений, умирает, кажется, от каждого его движения.
Нино помнит о том, что завтра они вернутся в Токио. Помнит и о том, что через пару месяцев в его жизни окажется какая-нибудь прекрасная девочка, готовая посвятить ему свою жизнь на целых три месяца. Потом будет что-то еще.
А потом они с Оно снова окажутся в одной постели, и снова Нино будет растворяться в нем, стирая грань между самим собой и другим человеком.
Ради того, чтобы немного побыть настоящим.
Пятнадцатилетним мальчишкой по уши влюбленным в своего семпая.