[geniegay]

Кусочек внезапной сакурайбы для моих любимых  Charlston и  senor.Salieri

история о том, как редакторы крупных журналов иногда становятся случайными катализаторами очень важных жизненных встреч

Айба не любит и не умеет просить деньги в долг. Он для этого, наверное, слишком гордый. Как это – пойти к чужому человеку и унижаться перед ним? Упрашивать о чем-то, чувствовать себя грязной половой тряпкой, ненужной подробностью, никем, по сути. Ужасное чувство. Айба этого совсем не умеет.
- Масаки, займи у соседей до воскресенья, - просит мать, - мне заплатят за прошедший месяц, и я все отдам, но сейчас очень нужно, Масаки, сходи, попроси…
- У меня времени нет, мам, - отмахивается Айба, торопливо запихивает саксофон в тряпичный чехол. Саксофон – самая дорогая вещь, которая у него есть, и не только потому, что много стоит. Ради этого саксофона Масаки три месяца без выходных и почти без отдыха проработал в магазине музыкальных инструментов, и в итоге получил инструмент в качестве оплаты. Саксофон не самый новый, подержанный, но это и неважно. На нем можно играть – это главное.
Когда Айбе Масаки было восемь лет, его любимой книгой был учебник игры на саксофоне, и, выучив книгу наизусть, Масаки может с закрытыми глазами процитировать любой абзац. Он мечтал научиться играть на этом странном, тяжелом, совершенно сказочном музыкальном инструменте – и теперь на нем играет. Какого еще чуда можно просить у судьбы?
Каждый день Айба идет на площадь и играет. Он привычно оставляет открытый чехол у своих ног, но до самого вечера не обращает внимания на то, сколько денег в нем оказалось. Это все неважно, деньги – глупость, а музыка – единственно настоящее, что есть у Масаки. Когда он играет, он сливается с саксофоном в единое целое.

Сегодняшний день ничем не отличается от сотен других, но слова матери постоянно бьются в голове, мешают расслабиться, не дают полностью сосредоточиться на игре.
Ну что это такое, думает Масаки, действительно, нужны же деньги, маме второй месяц не платят зарплату, у папы трудности на работе, а жить на что-то надо. А я стою на этой дурацкой площади и занимаюсь со всех сторон дурацким делом. Ну что это такое…
От таких печальных мыслей он сбивается, играет фальшивую ноту и, покраснев до кончиков ушей, опускает саксофон. Таких ошибок он еще никогда себе не позволял, должно быть ужасно стыдно.
Он присаживается на корточки и лениво пересчитывает деньги в тряпичном чехле. Не так уж много, обычно заработать получается больше. Но сейчас не сезон, все-таки будние дни, люди идут на работу, идут с работы, усталые и замученные, думают о том, чем кормить семью, на что оплачивать квартиру, и никому нет дела до саксофониста на площади. Надо ждать выходных, тогда что-нибудь перепадет, но деньги нужны сейчас.
- Эй, - спрашивает серьезный голос у Масаки за спиной, - эй, ты почему перестал играть? Я же слушал. Ты продолжишь?
- Да, конечно, - отзывается Масаки, поднимается на ноги, ласково, как любимого человека, придерживая инструмент, и оборачивается, чтобы посмотреть на внезапного слушателя.
Слушатель сидит на ограде у сквера, закинув ногу на ногу, и, кажется, совсем не боится испачкать дорогой костюм.
- Тебе… вам понравилось? – недоверчиво уточняет Масаки и убирает за ухо непослушную прядь темных волос. Слушатель фыркает насмешливо, лениво кивает и перехватывает поудобнее кожаный дипломат.
- Как видишь. Я же здесь сижу. Так ты планируешь еще играть, или концерт закончен? Солнце высоко, можно и продолжить.
Масаки смущенно кивает, подносит мундштук к губам, закрывает глаза и начинает играть. Даже с закрытыми глазами он чувствует, что на него смотрят, и чувствует себя счастливым. Впервые в жизни кто-то тратит время на то, чтобы послушать, как он играет, и, ради этого мужчины в дорогом костюме, он играет не что попало, играет Руди Видофта.
С закрытыми глазами можно представить, что Масаки сейчас не стоит на улице, на мокром от прошедшего недавно дождя асфальте, а выступает в огромном концертном зале. Не перед одним человеком, а перед многими, перед теми, кто пришел его послушать.
Это чувство наполняет его теплом и гордостью.
Когда в тишине замолкает последняя нота, и Айба открывает глаза, мужчина все так же сидит на ограде, но уже не улыбается. Он серьезен и молчалив, задумчиво кивает, думая о чем-то своем, а потом достает из внутреннего кармана пиджака бумажник, подходит к Айбе, и очень аккуратно кладет в нагрудный карман его рубашки бумажку в две тысячи иен.
- Это слишком много, - пугается Масаки, - вы что, не надо столько, это же того не стоит, это просто… Я же не профессионал.
- Заткнись, - советует мужчина и улыбается уголками губ. Теперь, когда он стоит совсем близко, до Айбы вдруг доходит, что не такая уж большая у них разница в возрасте, как показалось сначала. Года два, не больше.
Ну вот, мелькает в голове у Масаки, кому-то в жизни везет настолько, что он может позволить себе разбрасываться деньгами. А вот тебе – не повезло. Запомни это, дурак.
Он думает еще, что надо бы поблагодарить, сыграть что-нибудь еще, раз уж человеку понравилось, и даже открывает рот, чтобы оформить все свои мысли в связные предложения, но за спиной визжит тормозами автомобиль.
- Сакурай-сан, ну куда вы ушли, ну что за ребячество, если вам что-то не понравилось, нужно было просто сказать, а не уходить. Это же редактор “More”, давайте вы не будете с ним ссориться, и мы сейчас поедем обратно. Он согласится на ваши условия, только, пожалуйста…
- Да, конечно, - отзывается мужчина, виновато улыбаясь Айбе, - прости, приятель, меня дела ждут. Еще увидимся.
- Ага, - невпопад отвечает Масаки, провожает взглядом спину в дорогом пиджаке.
Значит его фамилия – Сакурай, крутится в голове. Интересно, его можно найти в телефонном справочнике?