[geniegay]

Название: Кризис
Пейринг: Флоран/Микеле
Рейтинг: PG
Дисклаймер: принадлежат только самим себе.

Вот когда мы бухали, плакали или грызлись -
Выделялось какое-то жизненно важное вещество.
Нам казалось, что это кризис.
На деле, кризис -
Это ни страдать, ни ссориться, ничего.
(Полозкова)

Фло кажется, что все это как-то очень... неправильно. Неправильно и смешно. Историю эту можно рассказывать, как анекдот, за очередной бутылкой вина, или, не дай бог, за очередным стаканом виски в одном из многочисленных парижских баров.
Все это было слишком смешно и слишком неправильно. Оно начиналось таким, нелепым, глупым, почти подростковым и стыдным, чтобы вырасти не в страсть — в звериную ярость и столь же звериную нежность, и в совсем человеческие слепые слезы. Все это было, как в каком-нибудь кинофильме про школу, где герои впервые целуются, прижимаясь к холодной стене коридора, и это выглядит так же мило, как и противно, потому что ничего они еще не умеют, эти пятнадцати-шестнадцатилетние подростки, первый раз в жизни ощутившие влечение к противоположному полу.
Фло никогда не смотрел такие фильмы и уж точно не знал, что когда-нибудь станет персонажем подобной истории.
Наверное, будь у него возможность, он бы убежал, вот только убегать было некуда. Разве что от самого себя.
Он почти не помнил, как все начиналось, отдельными отрывками и кадрами припоминал, каким было продолжение, но окончание, окончание-то он помнил до мелочей. До мелких капель дождя на черной кожаной куртке, до внутреннего холода и стянутого, тяжелого молчания, когда слов много, но ни одно из них не подходит для подобного случая.
Рядом ходили люди, слышался гул самолетов, но они все равно ощущали себя в одиночестве. В том числе и друг от друга. Было понятно, что уже через несколько дней, когда самолет, вылетевший в Риме, вновь сядет в аэропорту Парижа, все будет уже не так. Неизвестно как, но точно не так, неправильно, и пытаться что-то изменить и вернуть — слишком глупая попытка ненужных перемен. Лучше уж закончить все прямо сейчас.
Фло не был уверен, что сказал в тот день что-то умное, или же просто молчал, пытаясь подобрать нужные слова, пока не пришло время прощаться. Наверное, он натянуто улыбнулся и кивнул, проводя этим незримую черту между двумя людьми, которые привыкли быть друг для друга если не всем, то хотя бы какой-то очень ощутимой частью жизнью.
Этим все и закончилось. Тогда.
И теперь Фло казалось невероятно неправильным и смешным то, что у него в кармане звонит телефон, и на экране высвечивается знакомое имя.
- Да?
- Привет. Ты знаешь, я снова в Париже и у меня есть свободное время. Ты сейчас очень занят?
Он был совсем не занят. Недопитая чашка кофе и третья — пока что — сигарета за день не в счет.
- Немного. Ты так хочешь увидеться?
- Хочу. Ты освободишься сегодня?
- Давай через час. Ты подъедешь?
- Без проблем. Жди.
Фло машинально нажал на кнопку и убрал телефон обратно в карман. И что теперь? Ждать? А потом? Улыбаться? Угощать кофе и говорить о недописанном альбоме?
Как же это все-таки смешно. Как же это все-таки неправильно.
Внезапно, ему захотелось, чтобы Микеле приехал побыстрее, чтобы можно было увидеть его улыбку и, если повезет, слова тогда придут сами, не нужно будет заставлять себя, перебарывать и искать такие темы для разговоров, чтобы даже случайно не задеть прошлое.

Он действительно приехал через час. Всегда опаздывал, но сегодня явился вовремя — действительно хотел увидеть?
Фло терпеливо ждал, пока Локонте не расскажет ему все новости, все новые анекдоты, не стянет с себя куртку («молнию опять заело, ну сколько можно... подожди секунду...») не сунет нос во все комнаты («когда ты последний раз убирался? О, ты опять переслушиваешь Queen?») и не устроится наконец на кухне. Теперь можно было, налив очередную чашку кофе, украдкой разглядывать гостя и пытаться не слишком на него пялиться.
Волосы у него отросли. Вьются, треплются, но с расческами Микеле не в ладах, так всегда было. Накрашен — разумеется, как же иначе — но почти прилично. Научили? Или самому захотелось выглядеть иначе?
Это был какой-то непривычный Микеле. Почти настоящий. Фло внезапно понял, что все эти три года, даже оставаясь наедине с ним, Микеланджело старался оставаться в образе, всегда смеяться и всегда держаться. Или просто не умел иначе? Просто был счастлив?
Сейчас, несмотря на все улыбки и смех, в глазах его читалась усталость — от жизни ли, от работы ли, от вынужденного одиночества.
Фло не помнил, о чем они говорили. Наверное, об альбомах и музыке, об общих друзьях, пересказывали новости... Все, как всегда.
Фло запомнил только, как Микеле поцеловал его в первый раз, и губы у него были холодные, шершавые и покусанные, а руки, наоборот, очень горячие, когда он этими руками сбивчиво расстегивал пуговицы на рубашке.
И Фло запомнил, что уже ночью, когда Локонте мирно сопел на соседней подушке, ему вдруг показалось на мгновение, что все вернулось на свои места.
И только потом он понял, что ничего не вернулось и не вернется.
Потому что билет «Париж-Рим» лежит в чужой сумке, что валяется в коридоре.
И ничего у них не осталось. Ни подросткового-смешного-нелепого, ни сумасшедшего-слепого-буйного... Ни влюбленности какой-то детской.
Только эта ночь.