Даже когда очень хочется спать, есть и снова спать, а в универ, наоборот, совсем не хочется, любимая ебанутая группа умеет поднять настроение.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, долбоеб и трудоголик, театр абсурда

---

Я не так уж часто сюда пишу, потому что совершенно не умею писать лытдыбр, а ничего существенно заслуживающего внимания у меня в жизни сейчас не происходит.

У меня происходит осень. В Питере похолодало, мне стало неуютно ходить без перчаток, и я даже купила себе толстый, мягкий и офигенно теплый клетчатый шарф, в который закутываюсь до самого носа и почти не мерзну. Впрочем, даже шарф не спас меня от глупости и моего долбоебства, поэтому в начале недели я застудила шею и половину спины, и несколько дней просто валялась в кровати, даже не пытаясь встать - слишком уж больно.

Когда холодно, очень хочется завернуться в одеяло, сварить себе какао, взять печенек и сидеть в кровати, читаю книжки и зевая. Я бы с удовольствием так и сделала, но вместо поваляшек в теплой кровати упрямо поднимаю себя каждое утро так рано, как только могу, потому что вечером мне не хватает сил на учебу, чтение и личные дела, а где-то с семи утра и до одиннадцати-двенадцати у меня есть прекрасное свободное время.

В учебе тоже наступило легкое осеннее затишье, меня хватает на основные учебные дела и немного - на подбор литературы и планирование работ. В идеале, нужно стать более активной и заниматься больше, но сейчас я постоянно мерзну и хочу спать, а в этом состоянии очень сложно соображать и заниматься делом.
Каким-то образом умудрилась получить третье место на конкурсе курсовых работ - это приятно, учитывая, что я забыла про конкурс сразу, после отправления работы, и что я вообще не считаю свою работу заслуживающей особого внимания - она неплоха, но можно лучше. Но приятно, да.

Пока я ничего не делаю - подсела на книжки Робин Хобб, залпом проглотила Сагу о Видящих, нагло пропустила Живые корабли - потом прочитаю, и сейчас читаю Золотого Шута. Читаю везде, где только можно, не могу остановиться, потом хочу прочитать в оригинале и понять, насколько хорош перевод. Язык хорошо подошел к моему осеннему настроению - неторопливый, уютный и музыкальный, в нем хочется жить и никуда не уходить.

К слову, про жить и не уходить - это еще и про новый альбом Араши. Он прекрасен, как миллион рассветов, но про него я хочу написать отдельный пост, отдельно про каждую песню и мое к ней отношение. Если кратко - мне понравилось все, кроме соло Шо, а некоторые песни заставляют носиться по стенам и восторженно пищать.

И, напоследок - минутка меня и питерского котября.

смотреть

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, горят мои фотографии, театр абсурда, время читать, - Пиар — мое главное изобретение после инцеста, — объяснил Дьявол. — Тут человек автоматически продает душу, даже договора заключать не надо.

---

А я решила - пусть здесь оно тоже лежит. Даже если никто не читает.

что: Королева в каждом дюйме
кто:  гений-гей.
о ком: Мельбурн/Виктория; Эрнест/Харриет
о чем: модерн-ау, университет, Лондон, кофе, хипстота и романтический сериал.

-1-

В Лондоне пахло машинами, пылью и кофе.
Это было первое, что она отметила, когда выпрыгнула из автобуса на лондонском автовокзале «Виктория» - и даже название показалось ей добрым знаком. В Брайтоне пахло морем и ветром, а дома – старыми вещами, усталостью и дешевыми сигаретами Джона, который курил их по вечерам, в одно и то же время, обязательно. Эта педантичность раздражала Викторию даже сильнее, чем само присутствие Джона в их доме. Но что поделаешь – мама его любила, и, наверное, он не был плохим человеком.
В конце концов, он отпросился с работы, чтобы проводить Викторию до вокзала, и честно вез ее чемодан всю дорогу, чтобы она не устала.
Но даже эта маленькая деталь не заставила бы ее остаться дома.
В Лондоне было шумно, многолюдно и непривычно, а чемодан – тут Виктория мысленно поблагодарила Джона – был страшно тяжелым, почти неподъёмным. Вообще-то ее обещал встретить Эрнест, но в последний момент не смог сбежать с работы, позвонил и долго извинялся, сложносочиненными предложениями, как он любил.
- Вики, дорогая, - он всегда называл ее Вики, а ей всегда хотелось убить его за это сокращение, или хотя бы стукнуть, а он всегда уворачивался и начинал ржать, как дурак, - Вики, мой начальник – настоящий дьявол, я его еще неделю назад предупреждал, но он меня совсем не слушает, я жутко виноват, моя прекрасная юная леди, но тебе придется добираться самой. Не волнуйся, Альберт тебя потом встретит, он просто еще в университете, там у него что-то страшно-страшно важное, ну, ты же знаешь Альберта, у него все важное, он жуткий зануда и…
Дальше Виктория уже не слушала, Эрнест тараторил так, будто ему за это платили. Кто-то, кто совсем его не знал, мог бы подумать, что Эрнесту плевать, и он думает только о себе, но Виктория помнила, что он начинает тараторить и глотать слова лишь тогда, когда жутко волнуется и расстраивается.
Что ж, ничего страшного. Придется добираться самой. Взрослая уже девчонка, закончила школу и даже подала документы в университет Брайтона, но в последний момент передумала – и сбежала.
Потому что представила, каково это – еще несколько лет жить рядом с мамой и Джоном, каждое утро просыпаться в своей комнате, в которой спала с детства, учиться, не работать – потому что девочки из хороших семей, конечно, не подрабатывают после учебы – по выходным ездить с подружками к морю и слушать их щебетание про парней, поцелуи и любовные романы.
И чувствовать себя ущербной, потому что ни разу, за свои почти-девятнадцать лет не влюблялась сама.
***

В чемодане лежала одежда - романтичные юбки, блузки, ворох хлопкового нижнего белья, рваные джинсы, купленные тайком от матери - немного косметики и всяких мелочей, но большую часть занимали книги. Виктория хотела забрать из дома только самые важные, но даже важных оказалось очень много, а возвращаться домой на каждые выходные, как просила мама, ей не хотелось. Лучше уж сразу увезти все, сбежать от прошлого, оборвать все связи.
Поэтому в чемодане покоилась вся её коллекция литературы по викторианской эпохе. И сейчас, вместе с чемоданом, вся эта коллекция громоздко тряслась на ступенях подземки. Чемодан то и дело норовил выскользнуть из рук и унестись к счастливой жизни в лондонском метрополитене, но Виктория умудрялась удерживать его одной рукой, второй придерживать сумку на плече, и еще как-то лавировать среди людей.

Когда в кармане кожаной куртки визгливо затрезвонил телефон, она чуть не подпрыгнула.
- Да, мам... Да, все хорошо. Да. Еду. Нет, он работает. Я справлюсь. Уже справлюсь. Мам, я занята, перезвоню. И я тебя тоже...

Засунула телефон обратно, перехватила поудобнее ручку чемодана, а потом сзади кто-то налетел, буркнул извинение и унесся дальше в толпу. Он-то унесся, а Виктория стукнулась коленом о ручку чемодана, уронила его на пол и на несколько секунд даже застыла - представила, как будет поднимать эту махину в половину ее роста. И неважно, что там того роста - метр с кепкой.

Надо, надо было позвонить Альберту, попросить встретить, подождать его в ближайшем Старбаксе. Выпила бы кофе, поела и не стояла бы сейчас, как дура, мешая людям пройти.
Еще и колено болит.

- Вам помочь, мэм? - вкрадчиво просили у нее над ухом, когда Виктория уже была готова собираться с духом и поднимать адский чемодан, - ну, конечно, вам помочь. Юные девушки не должны сами носить такие тяжести, это плохо сказывается на здоровье...
- Я не мэм, - растерянно возразила Виктория.
- Хорошо, мисс, - спокойно согласился спаситель, поднимая чемодан. Потом обернулся, улыбнулся тонкими губами, удивленно приподнял брови - и Виктория поняла, что таращится на него, как маленькая девочка на Санта Клауса. Разглядывает его черное пальто, и круглые глаза, и длинный нос, из-за которого он похож на какую-то невиданную птицу.
- Спасибо вам большое.
- Да было бы за что, - фыркнул человек-птица, - давайте, я вас провожу. Ваш чемодан весит, как половина Букингемского дворца. Что у вас там? Драгоценности Королевы?
- В основном книги, - улыбнулась Виктория, - не волнуйтесь, я сама доберусь, ничего страшного.

Она вдруг испугалась его, как привидения из прошлой жизни, словно он бы сейчас взял ее за руку и увел за собой, а она бы не сопротивлялась, будто так и надо.

- Точно? - уточнил незнакомец, - я сейчас не занят, могу себе позволить...
- Точно. - твердо повторила Виктория и поудобнее взялась за ручку чемодана, - спасибо вам за помощь. До свидания.
- До свидания, мэм, - он снова улыбнулся, а Виктория хотела напомнить, что она не мэм, но только дернула плечами и поспешила дальше.

Ей казалось, что он смотрит ей вслед, и его взгляд сейчас прожжет на ней куртку.
***
Альберта Виктория знала, сколько себя помнила - с самого детства. Правда, в детстве он был болезненным и страшно скучным ребенком, который приезжал к родителям Виктории, в Брайтон, чтобы отдохнуть от пыльного и не слишком полезного для хрупкого детского здоровья Лондона. Виктории приходилось общаться с ним, поскольку родители считали, что Альберт - это подходящая компания, человек ее круга. Впрочем, было совершенно непонятно, почему человек ее круга должен быть таким занудой, и почему, в таком случае, Эрнест, который, разумеется, всегда приезжал вместе с Альбертом, человеком ее круга никогда не считался. Мама всегда общалась с ним подчеркнуто вежливо, но наедине несколько раз объясняла Виктории, что Эрнест никогда в своей жизни не будет подходящей парой для порядочной девушки.

Честно говоря, в десять лет Виктории было все равно, насколько Эрнест подходящая пара - было достаточно того, что, в отличие от Альберта, он с удовольствием гулял по городу, рассказывал интересные истории про Лондон и не чурался импровизированного фехтования на найденных в парке палках, когда Виктории хотелось почувствовать себя рыцарем. Они устраивали пикники на траве, хохотали и придумывали сказки, в которых драконы спасали принцесс от нерадивых рыцарей, а короли предпочитали управлению страной игру в шахматы. Альберт, как правило, смотрел на их игры с высоты своего положения "очень болезненного ребенка", читал где-нибудь под деревом и участвовать не стремился. Виктория тогда очень долго не могла понять, почему Эрнест все равно продолжает смотреть на своего скучного и занудного братца с любовью и нежностью и никогда не обижается на его язвительные и зачастую очень обидные фразочки.

Понимать, пожалуй, начала только сейчас.

Когда она вышла из электрички на перроне около парка Виктории, Альберт уже ждал ее, весь наглухо, как в доспехи, затянутый в шерстяную ткань черного пальто. В отличие от Эрнеста, который любой другой одежде предпочитал кожаные куртки, Альберт носил исключительно классику и при каждом удобном случае напоминал об образе британского джентльмена. Что, кстати, было очень смешно, учитывая его немецкое происхождение.

Обычно Виктория раздражалась, злилась и говорила что-нибудь ехидное о вкусе дорогого кузена, но сегодня она хотела уже съязвить - и промолчала, вспомнив о черном старомодном пальто незнакомца из метро.

В конце концов, про его вкус она ничего не могла бы сказать.

Сухо поцеловав кузину в щеку, Альберт перехватил ручку чемодана - Виктория облегченно вздохнула.

- У тебя усы колются, - заметила она, - зачем ты их отрастил? С ними ты похож на стареющего сутенера.
- Я тоже рад тебя видеть, - обиженно отозвался Альберт, и Виктория с удовольствием отметила, что он слегка покраснел, - но, на твоем месте, я бы не раздражал человека, который несет твои вещи. Это как минимум невежливо, а вообще может закончиться весьма плачевно.
- Ты выкинешь их в пруд? - невинно спросила Виктория - и меня вместе с ними? О, дорогой, будь осторожен, в это время года вода уже холодная, не дай бог простудишься, пока будешь вылавливать нас с чемоданом со дна морского.

- Нет, я просто не пущу вас в свою квартиру, - в тон ей парировал Альберт, и Виктория признала, что у её братца все-таки появилось чувство юмора. Впрочем, годы жизни с Эрнестом из кого угодно сделают человека, - как ты помнишь, она все еще записана на меня.
- Мне придется ночевать на улице в парке, какой ужас, - фыркнула Виктория и примирительно коснулась рукой ладони брата.

Они умудрялись сцепиться всегда, в каждую встречу, и если сейчас это было невинные подколы, то пару раз Виктория на полном серьезе думала, что должен сломать Альберт, чтобы родители забрали его домой.
Эрнест, конечно, был в курсе планов, но каждый раз только снисходительно посмеивался. Он, как взрослый, понимал гораздо больше.
Они шли через парк, и Виктория, засунув руки в карманы куртки, жадно вдыхала лондонский воздух. У нее, наконец-то, начиналась новая жизнь. Без мамы, Джона, без глупой проверки домашних заданий по вечерам, без всех «девушка должна» и «ты не можешь».
Начиналась какая-то другая, совершенно особенная, новая жизнь. А старая… Да черт с ней, в самом-то деле!
В памяти вдруг всплыл серьезный и насмешливый взгляд незнакомца в метро, и Виктория нахмурилась.
В конце концов, уж он-то к ее старой жизни точно никакого отношения не имел.
И точка.

-2-

В тишине студии лязг ножниц звучал как-то особенно угрожающе. Клац-клац-клац – и прядь волос падает на пол. Клац-клац-клац – и еще одна летит на отполированные до блеска плитки.
Виктория смотрела на свое отражение в зеркале с легким ужасом и затаенным восхищением. За все свои восемнадцать лет она никогда не стригла волосы по-настоящему – только обрезала кончики. Мама считала, что тяжелая, густая копна длинных волос – это главное украшение девушки, и всю жизнь сокрушалась, что ей такого подарка судьбы не досталось. И каждый раз, когда Виктория пробовала заикнуться о другой прическе, или показать модную стрижку из глянцевого журнала – ее тут же встречал возмущенный взгляд серых глаз.
Но сейчас – сейчас мамы рядом нет. И можно наконец исполнить детскую мечту.
Виктория зашла в парикмахерскую студию почти спонтанно – она планировала погулять в парке перед тем, как ехать на работу, но заметила разноцветную вывеску на углу – и зашла почти не задумываясь. Ранним утром в салоне было почти пусто – наверное, мало кто задумывается о смене имиджа в девять утра.
Стилист – мальчик, чуть старше самой Виктории, с ярко-красными волосами и густо подведенными черной подводкой глазами, смотрел на нее почти с ужасом и переспрашивал, кажется, раз десять: вы точно хотите их отрезать, мисс? Столько? Как – еще больше? Да вы с ума сошли! У меня рука не поднимется!
Но Виктория была непреклонна. Глядя на себя в зеркало, она чувствовала себя немного принцессой Анной из «Римских каникул» - впрочем, на столь радикальную смену имиджа ей смелости не хватило.
Когда она была маленькой, «Римские каникулы» были самым любимым фильмом на свете. Виктория пересматривала его раз двадцать, могла закончить смотреть – и тут же включить фильм заново, чтобы еще раз посмотреть на несравненную Одри и не менее великолепного Грегори Пека.
Папа тогда смотрел фильмы с ней – он любил старое кино – и эти минуты, когда можно было свернуться калачиком на мягком диване, прижаться щекой к папиному плечу и молча смотреть, были лучшими за все детство.
Когда папа умер, «Римские каникулы» с Викторией смотрела мама, но она легко отвлекалась на приготовление обеда или разговоры по телефону. Потом появился Джон – и он вовсе не смотрел черно-белых фильмов и не любил Одри Хепберн.
В глубине души Виктории казалось, что именно поэтому Джон ее всегда раздражал.
К двенадцати годам Грегори Пек из просто любимого актера превратился в идеального мужчину – Виктория грезила им и, в то время, как одноклассницы вешали в комнатах плакаты с Брэдом Питтом или Джонни Деппом, она печатала в фотомастерской фотографии Грегори и приклеивала над кроватью – ей нравилось смотреть на него сразу после пробуждения.
Грустно, что сегодня такие мужчины – идеальные и восхитительные, немного нуаровые – просто перестали существовать. Как класс.
- Ну вот, - грустно сообщил мальчик-парикмахер, еще проводя щеткой по волосам Виктории, - ваша новая стрижка готова. Хотя если вас интересует мое мнение, мисс, длинные волосы вам невероятно шли.
Но Виктория его не слушала.
Из зеркала на нее смотрела какая-то другая Виктория – похожая, но совершенно иная. У этой Виктории волосы были куда короче, а еще была челка, и глаза почему-то казались больше, и почти сияли, и вся она была взрослая, яркая, утонченная – настоящая леди, настоящая жительница Лондона, а не какая-нибудь провинциальная девчонка.
- Идеально, - выдохнула эта новая Виктория, - сколько с меня?
Когда она вышла на улицу, ей казалось, что все проходящие мимо мужчины смотрят на нее.
***
Рассказывать матери о стрижке Виктория не собиралась.
Впрочем, она о многом не могла бы рассказать.
Например, о том, что жизнь в одной квартире с Альбертом и Эрнестом не так чинно прилична, как мама, наверное, думала.
Эрнест имел ужасную привычку ходить по дому в одних трусах, особенно по утрам, и если первые пару дней Виктория нервно вздрагивала и отворачивалась, то потом привыкла и невозмутимо предлагала брату кофе или завтрак – с момента ее появления в квартире приготовление еды с утра легло на хрупкие женские плечи. Как оказалось, Альберт вполне мог сожрать кусок позавчерашнего хлеба, не отрываясь от интересной книги, а Эрнест просто ленился готовить и зачастую завтракал только кофе, который покупал в ближайшей к доме кофейне, спеша по своим таинственным, но невероятно важным делам.
Еще Виктория не стала бы упоминать о всех женщинах Эрнеста, которые менялись с умопомрачительной периодичностью. Впрочем, если верить Альберту, в последнее время братец успокоился и приводил в основном лишь одну блондинку – и с ней он не только уединялся в комнате, но по вечерам даже сидел на кухне, участвуя в общих разговорах.
Это очень быстро вошло в привычку – собираться вечером вместе. Пока Виктория готовила ужин – или просто разогревала принесенную Альбертом пиццу – братья варили глинтвейн, болтали о ерунде, шутили, стараясь делать это максимально прилично, и иногда рассказывали о студенческой жизни.
До начала учебы оставалась еще неделя – но Виктории уже не терпелось приехать в университет, столько интересного она узнала во время вечерних бесед.
Так же, она не знала, стоит ли рассказывать о своей работе. Мама планировала присылать Виктории деньги, и вряд ли она обрадовалась бы, узнав, что ее единственная дочь устроилась – о ужас! – бариста в Старбакс. По мнению мамы, все модные кофейни были исчадием ада, туда заходили слишком разные люди, и кто знает, как они могли повлиять на неокрепший разум неопытной девочки.
Но в этом вопросе Виктория была абсолютно согласна с Эрнестом.
- Тебе стоит заняться чем-то, - сказал брат во время одного из вечерних разговоров, - ты быстро заскучаешь, если будешь заниматься только учебой, я тебя знаю. В Старбаксе обычно работают неплохие ребята. Да и кофе ты любишь. И свои собственные деньги никогда не будут лишними. Ты же не у нас просить собралась, верно? Имей в виду, на косметику я, так и быть, тебе еще подкину, может быть даже на мини-юбки, но если на книги – это только к Альберту.
Но просить у братьев деньги Виктория, конечно, не собиралась – еще чего не хватало!
Тем более, что ей ужасно нравилось чувствовать себя взрослой. Проходить через парк, покупая себе кофе в картонном стаканчике со смешным логотипом, спускаться в метро, слушать музыку в плеере, а потом приходить на работу.
На работу – как упоительно и по-взрослому это звучало.
***
- Латте гранде с малиновым сиропом, для Элис… Очень вкусный, кстати, я сама его люблю. Заказывайте дальше, пожалуйста.
В первые дни работы Виктории наперебой твердили, что принимать заказы – самая сложная часть работы, готовить кофе куда приятнее и спокойнее. Однако, как оказалось, ей нравилось все – в том числе и общаться с посетителями, мило улыбаться и запоминать тех, кто приходил постоянно.
Чаще всего заходили студенты старших курсов, у которых даже в августе не прекращались какие-то проекты, работы и конференции. Они брали побольше разного кофе с собой, чтобы хватало на всех, иногда сидели в дальнем углу кофейни и что-то обсуждали, размахивая руками и хохоча. Виктория посматривала на них украдкой, немного завидовала и одновременно с этим предвкушала жизнь, которая начнется у нее вместе с учебой.
Периодически заходили сотрудники из ближайших бизнес-центров, иногда за порцией эспрессо, озабоченные и при этом все равно веселые, забегали ребята из офиса BBC неподалеку. Однажды – Виктория бы не поверила, если бы сама в тот день не готовила кофе – заходил мистер Моффат, и Джейн, принимавшая у него заказ, несколько секунд не могла и слова сказать. Она была одной из сумасшедших фанаток «Шерлока» и даже попросила автограф – Моффат рассеянно расписался на ближайшей салфетке, дежурно улыбнулся и ушел, а Джейн весь день ходила счастливая и сияющая.
Она тогда даже не поверила, что Виктория не смотрела «Шерлока». Пришлось потратить весь вечер на просмотр первого сезона, но оно того стоило.
- Колд брю, пожалуйста. Мне просто необходимо проснуться.
- Прекрасный выбор, - согласилась Виктория, не поднимая взгляда от кассы, - как вас зовут?
- Уилл.
Только тогда она вскинула глаза – и даже замерла на мгновение.
Пожалуй, это было даже круче, чем мистер Моффат. Она успела уже тысячу раз забыть про таинственного и галантного незнакомца из метро, а он тут как тут – озабоченный чем-то, невыспавшийся и серьезный.
Он, кажется, тоже только сейчас ее узнал.
- О! Девушка с драгоценностями Королевы! Рад снова вас встретить.
- Я же говорила, что там только книги. Оплачиваете картой или наличными?
- Картой. О, у вас и имя королевское. Вик-то-ри-я, - он произнес его по слогам, будто пробуя слово на вкус, - вам подходит.
Пока он доставал кошелек и банковскую карточку, Виктория обратила внимание на его руки – на безымянном пальце был светлый след от обручального кольца.
Заметив ее взгляд, он торопливо убрал руку, и Виктория покраснела.
- Извините, я…
- Ничего страшного, вы же ничего не сделали. Просто я недавно…
- Развелись? Я все понимаю, простите. Не нужно объяснять.
- Нет-нет, я просто… А, неважно.
Он криво улыбнулся, будто желая загладить неловкость, но Виктория почувствовала, что он весь напрягся и мгновенно замкнулся. Ей вдруг стало обидно, но с другой стороны – с чего бы он стал с ней откровенничать.
- Ваш заказ принят, можете забрать его в конце стойки. Хорошего вам дня.
- Вам тоже, - он наконец улыбнулся нормально, и от сердца немного отлегло.
Принимая следующие заказы, Виктория наблюдала за ним краем глаза. Как он стоял у стойки, потом достал смартфон, позвонил кому-то, пару минут болтал, сосредоточенно что-то объясняя. Ей доставляло какое-то непонятное удовольствие просто смотреть на него.
А еще она злилась – потому что ей нравилось смотреть на него.
***
Она закрывала смену вечером, когда за окнами было уже совсем темно.
После вечерних смен Викторию обычно встречали братья. Они оба – пусть Эрнест и старался этого не показывать – очень нервничали, когда она гуляла одна по вечернему Лондону. Альберт просто прочитал ей целую лекцию о том, что юной девушке не пристало ходить одной через ночной парк, будь это хоть самый спокойный район Лондона, а ведь это даже не он. Впрочем, половину лекции Виктория пропустила мимо ушей – Альберт говорил прямо, как мама, а Виктория привыкла отвлекаться на что-то более интересное, чтобы не сойти с ума от частых нравоучений.
Что до Эрнеста, то он, как обычно, отшучивался, но все равно исправно встречал сестру, чтобы ей не приходилось ехать одной.
- Я принес тебе чай, - радостно сообщил Эрнест, когда Виктория вышла из кофейни, на ходу застегивая куртку, - я хотел принести кофе, но потом подумал, что учитывая твою работу, ты выльешь его на меня, и я перестану быть столь красив.
- Тебе не кажется, что мужчина не должен столько думать о своей внешности? – спокойно уточнил Альберт, обнимая сестру.
Эрнест бы, наверное, тоже ее обнял, но сегодня его сопровождала «пр-р-рекрасная белокурая Николь», как он представил ее Виктории, когда привел в первый раз, и, пожалуй, только воздушная бомбардировка могла заставить его убрать руку с талии девушки.
- Я не думаю о ней много, - с напускным кокетством заметил Эрнест, - просто кофейный цвет не сочетается с цветом моих глаз. Не сегодня.
Николь захихикала. Насколько Виктория знала, она тоже училась в университете, но было совершенно непонятно, как она умудрилась туда поступить.
- Знаешь, кто ты? – фыркнула она, забирая чай.
- Кто? – очень заинтересовался Эрнест.
- You can play brand new to all the other chicks out here but I know what you are, what you are, baby… - напела Виктория.
Эрнест захохотал так оглушительно, что на них начали оборачиваться прохожие.
- Кстати, почему ты не сказала нам, что планируешь сменить стрижку? – нахмурился Альберт, - твоя мама в курсе?
- Если бы она была в курсе, ее бы уже инфаркт хватил. Мне идет?
- Безумно идет, - сообщил Эрнест, - ты меняешься, сестренка. Еще пара недель в нашем обществе – и ты начнешь носить мини-юбки.
- Только не носи их в университет, - вмешалась Николь, - по крайней мере, не на все пары. Я однажды пришла в кружевном платье, там наш Лорд М. отправил меня переодеваться, представляешь?
- Ну, так ты с ума сошла, - уточнил Эрнест, - кто же приходил на занятия к Лорду в кружевном.
- А Лорд М. – это?.. – подняла брови Виктория.
- Уильям Лэм, правая рука нашего декана, - объяснил Альберт, - говорят, его сделают деканом в ближайший год, но он не хочет. Он известный политолог, не хочет отказываться от карьеры ради университетских бумажек.
- Тогда почему он Лорд?
- О, это прекрасная история, - заржал Эрнест, - говорят, когда он только пришел в университет, по нему сохла вся женская часть университета и кое-кто из мужской – впрочем, это не поменялось до сих пор. В общем, они умудрились где-то достать его личное дело и обнаружили, что он не просто мистер Лэм, а еще и виконт Мельбурн – жутко старый титул, достался еще от предков. В общем, теперь наши девочки любят его втройне. И мечтают, чтобы он их тр… хмм… - Эрнест виновато покосился на Викторию, - красиво обесчестил на преподавательском столе.
- Правда, - добавил Альберт, - некоторые перестали его соблазнять, когда узнали, что он женат.
- А он женат? – удивился Эрнест, - по нему вроде непохоже… У него же такой классический недотр… Ой, прости, Вики.
- Он в разводе, - встряла Николь, - давно еще развелся. Ой, там такая красивая история. Говорят, жена ему изменила и ушла, а он ее простил, при разводе почти все свои деньги ей отдал. А потом она умерла, то ли в автокатастрофе, то ли что-то такое… В общем, говорят, что он обручальное кольцо снял только на похоронах, до последнего верил, что она к нему вернется, что она его любит… А тот мужик, к которому она ушла, даже на похороны не пришел.
- Так может он тоже умер? – заржал Эрнест и разрушил всю романтику.
- В общем, - подытожила Виктория, допивая остывающий чай, - он у вас жутко занудный и скучный тип. Хотя слегка романтичный.
Ей в голове уже представился кто-то вроде Альберта.
И с такими же колючими усами.

-3-

Холодная цепочка никак не застегивалась и все норовила выскользнуть из рук. Виктория уже пожалела, что из всех своих украшений выбрала именно это, но природное упрямство не давало сдаться.
В конце концов, эту подвеску подарил ей папа, еще когда ей было шесть. Дорогую, из настоящего золота, Виктория даже не поверила сначала, что она золотая, потому что она не блестела так ярко, как дешевые побрякушки из магазинов бижутерии. Мама возмутилась – как можно дарить ребенку такие дорогие вещи, обязательно потеряет или сломает, а папа сказал – будет носить, когда вырастет.

Вот, папы уже давно нет, а подвеска все еще есть. Виктория надевала ее во все самые важные моменты своей жизни – когда заканчивала школу, например, или когда в четырнадцать лет признавалась однокласснику, который ей нравился. Нравился, честно говоря, не очень сильно, больше как друг, но ей казалось, что это очень важно – хотя бы выглядеть влюбленной в кого-то, чтобы было о чем хихикать с подругами.

Через пару дней ей это надоело. А одноклассник ей тогда отказал. Оно и к лучшему.
- Вик, ты там вообще собираться планируешь? – возмущенно спросил Эрнест из коридора, - я не буду тебя подвозить, если ты не соберешься в ближайшие пять минут. Поедешь на метро, как нормальные люди, а не на заднем сиденье мотоцикла самого горячего парня университета.
- Да собираюсь я, собираюсь… Помоги застегнуть подвеску, у меня не получается.
- Зачем ты вообще ее надела? – удивился Эрнест, заходя в комнату и на ходу застегивая пуговицы на рубашке, - первый день в университете – тоже мне, событие… У вас все равно ничего интересного не будет. Ну, декан выступит, прочитает пятиминутную речь и уйдет, а потом Лорд М. будет полтора часа читать вам лекцию, как надо учиться и почему нельзя прогуливать пары. Вот бал первокурсников – это еще можно понять…
- А когда он? – уточнила Виктория, приподнимая волосы, чтобы брату было удобнее застегнуть цепочку.
- Первая суббота сентября. Прекрасное мероприятие. Очень… грандиозное. Ну, ты меня понимаешь.
- Что, много девушек, которых можно соблазнить своим статусом бывалого третьекурсника? – невинно осведомилась Виктория, и Эрнест шутливо стукнул сестру по затылку.
- Ты опошляешь мои романтичные порывы. Но суть верно уловила. И собирайся уже наконец! Знаю я вас, девушек. Еще три часа будешь глаза красить, я усну от скуки.
- Не сравнивай меня со своими девушками. И вон из комнаты, мне надо переодеться!
Эрнест по-своему был прав – первый день в университете так себе событие. Но для Виктории это было очень важно. Она становилась кем-то – не просто девочкой из Брайтона, не просто дочерью своих родителей, не просто «Вики, дорогая» - она теперь была мисс Кент, студентка Вестминстерского университета.
Ей нравилось, как это звучало.
С самого утра она проснулась в легком напряжении, будто где-то внутри нее еле слышно гудела натянутая струна, как гитарная. Мир вокруг звенел, будто в предвкушении чего-то нового, неожиданного, восхитительного.
Виктории казалось, что сегодня должно случиться что-то особенное. Она готовила завтрак, варила кофе, болтала с Альбертом, которому надо было на учебу пораньше, смеялась над шутками, звонила маме – «да, все великолепно, не волнуйся, конечно, я напишу тебе вечером, привет Джону» - и все время чувствовала эту гудящую струну внутри себя, какой-то почти священный трепет – будто в ожидании чего-то неизбежного, к чему она стремилась всю свою жизнь – и даже не знала об этом.
Как будто она мчалась по своей трассе 60 на красном BMW – к чему-то потрясающему.
***
Университет гудел, как растревоженный улей.
Туда-сюда сновали студенты. Растерянные первокурсники пытались по схеме определить, где находится необходимая им аудитория. Студенты старших курсов громко болтали, хохотали, пили кофе, сидя на перилах, кто-то уже листал учебники и, возмущенно размахивая руками, обсуждал научные работы и новых преподавателей.
Эрнест довез Викторию до входа, поцеловал в щеку на прощание и унесся по своим делам, а она осталась стоять, растерянно и восхищенно рассматривая здание университета. Пытаясь привыкнуть к тому, что теперь это ее дом.
До обязательной встречи первокурсников с деканом факультета оставалось еще полчаса, и Виктория решила купить кофе – привычный запах, которым, как ей казалось, уже пропитались ее волосы и одежда, успокаивал ее, помогая дышать глубже и заставляя сердце колотиться не так оглушительно. Внутри университета располагались корнеры нескольких кофеен и, по словам Эрнеста, только их наличие помогало студентам выживать во время первых пар.
Отыскав среди толпы знакомую до боли стойку Старбакса, она уже хотела взять себе эспрессо и даже потянулась за кошельком, когда ее толкнули в плечо, и от неожиданности Виктория чуть не уронила сумку.
Сумасшедший город Лондон, люди здесь совершенно не умеют смотреть по сторонам.
- Мисс, да что же вы стоите в проходе! – возмущенно заявил невысокий полноватый мужчина лет сорока, - тут же люди ходят, ну что же, вы в самом деле! В первый раз в университете, что ли?
- Может, это вам стоит лучше смотреть по сторонам? – парировала Виктория, вполне справедливо оскорбившись, - и – да, в первый раз. Вам это мешает?
- Да вы вообще знаете, кто я такой… - начал было мужчина, и Виктория была уже готова ляпнуть «не знаю и знать не хочу», и черт знает, чем бы для нее закончились такие опрометчивые выражения, если бы в разговор не вмешалась женщина, которая только что отошла от стойки.
- Роберт, прекрати пугать первокурсников, - насмешливо попросила она, поднося к губам картонный стаканчик, - у них и так день тяжелый. Чего ты такой нервный?
- Ты бы тоже была нервной, если бы видела мое расписание, - вздохнул мужчина, - ты можешь мне объяснить, зачем третьему курсу правовые основы медиа-индустрии? И почему их, черт возьми, читаю я? Вот делать мне нечего, собирать этих идиотов каждый четверг. Они же там все спят и видят себя великими композиторами, шоуменами и дизайнерами, что мне с ними делать?
- Просто вдохни поглубже и смирись.
- Ну да, только это и остается. Ладно, пойду я. А вы, мисс, - он сурово посмотрел на Викторию, - не опоздайте на встречу с деканом, а то знаю я вас, первокурсников, всегда вы…
Что именно первокурсники «всегда» Виктория так и не узнала, потому что мужчина, недовольно ворча, все-таки ушел.
- Не злись на него, - сочувственно заметила женщина с кофе, - Роберт Пиль вообще хороший, просто нервный. Он с юридического, а у них всегда немного дурдом. О, кстати, - она протянула руку, - я – Эмма Портман, аспирант. А ты?.. .
- Виктория Кент, - Виктория с удовольствием пожала протянутую руку, - спасибо, что спасли меня от мистера Пиля.
- Всегда обращайся, - заулыбалась Эмма, - ты еще привыкнешь, у нас много странных преподавателей, но вообще тут весело. Какой у тебя факультет?
- Общественных наук, - сообщила Виктория и все-таки подошла ближе к стойке, чтобы сделать заказ, - двойной эспрессо, пожалуйста. Да, наличными.
- О, тогда ты еще оценишь великолепный преподавательский состав, - задумчиво отозвалась Эмма, - у нас есть интересные… кадры.
- Ага, про Лорда М. я уже слышала.
- Небось только плохое, да? Какой он вредный и издевается над студентами? Не слушай дураков, Уильям – человек с редкостным характером… И очень тяжелой жизнью. Но он любит свою работу. И студентов защищает всеми возможными способами. Хотя на экзаменах не жалеет, конечно. Считает, что уж лучше он их завалит, чем в жизни проблемы будут. И тут я с ним абсолютно согласна. Ты на встречу с деканом не опоздаешь, кстати?
Виктория глотнула обжигающего горячего кофе и, взглянув на часы, испуганно округлила глаза.
- Ой… Точно. Еще раз спасибо, вы меня спасли.
***
В итоге, она чуть не опоздала – найти нужную аудиторию оказалось непросто. Влетев в кабинет одной из последних, Виктория рухнула на ближайшее пустое место, рядом с серьезной девушкой с двумя косами, которая сосредоточенно листала книжку в глянцевой обложке. Девушка подняла взгляд, растерянно посмотрела на Викторию – так, будто вообще не ожидала увидеть тут кого-либо, как будто Виктория была практически инопланетянином – а потом открыто улыбнулась и тут же перестала выглядеть серьезной.
- Привет. Я Харриет.
- Виктория, - кивнула Виктория, пытаясь на дне сумки отыскать свой смартфон. Смартфон все никак не хотел находиться, и вместо него под руку попадалось все, что угодно, начиная от расчески и заканчивая непонятно как затесавшейся в сумку зажигалкой.
Пока она копалась в сумке, гул в аудитории стих. В полнейшей тишине звук шагов звучал почти оглушительно, и Виктория оторвалась от поиска, чтобы поднять взгляд.
Сначала она обратила внимание на дорогие кожаные ботинки.
Потом на часы, крепко сковывающие запястье.
А потом подняла взгляд еще выше – и поняла, что круглые, зеленые, какие-то почти кошачьи глаза смотрят прямо на нее.
И замерла.
- Здравствуйте, - тихо и отчетливо произнес таинственный незнакомец из лондонского метро, обращаясь к аудитории, - меня зовут Уильям Лэм, я заместитель профессора Веллингтона, декана факультета. Сегодня он, к сожалению, присутствовать не может, поэтому основы вашей жизни в университете вам расскажу я.
Он прошел к столу и сел в кожаное кресло, обвел аудиторию изучающим взглядом.
- Вы все собрались здесь, потому что планируете учиться на факультете гуманитарных и общественных наук, а так же иностранных языков. У вас всех разные специализации, но вам придется постоянно контактировать как со мной, так и с профессором Веллингтоном. В частности, я буду вести у вас политологию, основы международных отношений и, возможно, некоторые иностранные языки, если у вас появится желание ими заниматься. Сразу хочу предупредить, что любимчиков у меня нет, и поблажек я никому не делаю.
Харриет пихнула Викторию локтем.
- Какой он красивый, - прошептала она на ухо, - такой… впечатляющий.
- Ага, - ошарашенно согласилась Виктория.
Она все еще не могла соотнести в голове Уильяма Лэма – страшного и ужасного Лорда М. – и незнакомца из метро, странного Уильяма, который заказывал себе колд брю и недавно развелся. Мозаика все никак не хотела собираться, не хватало кусочков паззла, а те, которые были у Виктории на руках, казались совершенно несовместимыми.
Профессор Лэм обстоятельно рассказывал про правила университета и расписание, про подход к учебе, студенческие возможности и университетское радио. Он отвечал на вопросы студентов, вскакивал, чтобы написать что-то на доске, смеялся, жестикулировал, иногда кидал взгляды на Викторию – и каждый раз она на мгновение замирала, переставая дышать.
Она все не могла понять, откуда он взялся, как черт из табакерки, выскочил, помог ей с чемоданом, назвал «мэм» - и вдруг стал каким-то невероятно знакомым, как будто они еще в прошлой жизни смеялись над общими шутками и понимали друг друга с полуслова.
Он смотрел на нее – а Виктория ужасно злилась. Злилась на то, что сердце каждый раз начинало стучать быстрее под его взглядом.
Натянутая струна внутри нее загудела в последний раз и удовлетворенно затихла.
- … что касается бала – на нем нужно быть всем, - продолжал говорить профессор Лэм, и Виктория поняла, что последние минут пятнадцать его совсем не слушала, - мероприятие для первокурсников обязательное, для всех остальных студентов – по желанию, но обычно там собирается половина университета, так что очень советую сходить, хотя бы обзаведетесь полезными связями.
- Профессор, - томно спросила рыжая девушка с последнего ряда, - а вы там будете?
Виктории невыносимо захотелось ударить ее учебником.
- Разумеется, буду, мисс, - спокойно отозвался профессор, - для преподавателей, к сожалению, это мероприятие тоже обязательно. Но заранее хочу огорчить – я не танцую.
***
- Никогда не понимала, что люди находят в подобных мероприятиях. Джордж всегда говорил, что на них очень важно ходить, что это полезные связи, а я всегда думала – зачем нужны такие связи, которые нужно как-то специально заводить, это же просто смешно…
Виктория стояла у стены зала, не слишком внимательно слушая Харриет. Хотя была с ней абсолютно согласна – какой смысл во всех этих нарочитых мероприятиях, официальных и скучных, даже если разбавить шампанским и танцами. Все эти юные студентки в красивых платьях, накрашенные – хоть сейчас на панель, совсем еще юные мальчики, угловатые и нелепые в своих взрослых черных костюмах, растерянные, не умеющие танцевать, наступающие на ноги своим партнершам. Царство абсурда, королевство фарса – вот, что это такое, а вовсе не бал первокурсников.
- А Джордж – это кто?
- Мой парень, он учится в Кембридже на экономиста. Мы планируем пожениться после окончания учебы.
- Так быстро? – удивилась Виктория, - ты хочешь замуж?
- Я? Да… Наверное. Я его люблю, - неуверенно сообщила Харриет и почему-то смутилась, будто сказала что-то неправильное и неприличное. Будто желая уйти от неприятной темы, она взяла с ближайшего подноса бокал с шампанским и сделала большой глоток.
- Если любишь – тогда конечно, - рассеянно согласилась Виктория и тоже потянулась за шампанским.
Ей очень хотелось уйти, но правила приличия требовали продержаться на балу хотя бы пару часов, и она, честно говоря, абсолютно не представляла, что можно делать в течение такого долгого времени. Разве что танцевать с Эрнестом – но, судя по тому, с каким удовольствием и рвением он кружил по залу своих партнерш, которые менялись со скоростью света, ему и без сестры было весело.
- Он хорошо танцует, - заметила Харриет, проследив за взглядом Виктории.
- Не советую с ним танцевать, - фыркнула та, - а то он потом не отвяжется.
- Ты его знаешь? Он твой парень?
- Боже упаси. Он мой старший брат. Редкостный бабник и ловелас, держись от него подальше, а то не заметишь, как окажешься в его постели.
- Мне ничего не грозит, - рассмеялась Харриет, - я же практически замужем.
- Это ты так думаешь… - философски возразила Виктория, - жизнь – ужасно непредсказуемая штука.
- Он даже не в моем вкусе. Мне нравятся серьезные мужчины. Как профессор Лэм, например. Хотя он, конечно, слишком старый.
Виктория залпом допила бокал шампанского и чуть не подавилась последним глотком – Уильям Лэм, легок на помине, все-таки появился на балу.
И в этот момент, глядя на него, здоровающегося с высоким седовласым мужчиной – деканом Веллингтоном – Виктория поняла, что уже полчаса разглядывала танцующих, надеясь отыскать его в толпе.
Поняла – и тут же разозлилась на саму себя.
С каких пор она так много думает о каком-то мужчине? Еще чего не хватало!
Заглушая мысли, она взяла себе еще один бокал и прислонилась спиной к стене – старинный камень приятно холодил обнаженные лопатки.
Харриет ушла танцевать с одним из однокурсников, а Виктория все так же стояла, стараясь не смотреть на профессора, сосредоточившись на бурлении пузырьков в бокале.
Всего пару часов. Сто двадцать минут. Не так уж много. Подождать – и можно будет ехать домой, спать в метро, идти через парк, расстегнуть куртку, чтобы холодный ветер помог протрезветь – и помог не думать.
- Вы потанцуете со мной?
- Я не танцую… - машинально отозвалась Виктория, поднимая взгляд, и вздрогнула от неожиданности, - и вы, профессор Лэм, тоже, насколько я помню.
- Я не танцую с теми, кто хочет со мной танцевать, - он пожал плечами, - а вот вас стоит отвлечь от алкоголя. Какой это бокал? Пятый?
- Всего лишь второй, - обиделась Виктория.
- А по вашему виду и не скажешь. Поэтому отвлекитесь от шампанского и потанцуйте со мной.
- Я не умею, - она покачала головой.
- А вам и не надо, - улыбнулся Лэм, - я буду вести. Вы справитесь.
Отказать ему было невозможно, и Виктория была не уверена, что хочет отказать.
Она уже не знала, от чего у нее кружит голову – от выпитого шампанского, или от его теплых рук на талии.
Хотела спросить так много – про след от кольца, про языки, которые он знает, про страны, в которых он бывал, и не родственник ли он тому самому премьер-министру королевы.
Хотела спросить – почему я не могу дышать, когда вы на меня смотрите? Почему вы на меня смотрите? Не смотрите!
Но молчала.

-4-

Осень в Лондоне была выматывающей и опустошающей, как будто на каждый дождь, на каждый листопад, после которого Виктория шла по парку, утопая в шуршащем золоте, на каждый утренний ветер с Темзы город вытягивал силы у жителей. Заставлял их сладко зевать по утрам в метро и автобусах, клевать носами над кружками с кофе и чаем, лениво и медлительно обмениваться новостями и лишь иногда встряхиваться, скидывая с себя сонный осенний дурман, наполненный запахами речной воды, мокрой пыли и сиропов от кашля.
Или, может быть, все это Виктории только казалось. С началом осени ее жизнь стала куда сложнее, чем была раньше, и впервые в жизни Виктория почувствовала, как легко втягиваешься в монотонный ежедневный ритм, убаюкивающий, как колыбельная для ребенка. Ее личный ежедневный ритм был наполнен сменами в Старбаксе – несколько сумасшедших и веселых часов, когда руки машинально готовят напитки, губы улыбаются покупателям, голос предлагает им новые осенние вкусы («попробуйте обязательно, безумно вкусно и очень поднимает настроение!»), а сама Виктория отсутствует где-то очень далеко, совсем не в кофейне, совсем не в Лондоне, совсем не в Англии.
Может быть, в каком-то идеальном несуществующем мире, где человек с кошачьими глазами улыбался только ей?
Помимо работы ее заполняла учеба – ежедневные лекции и семинары, много новых и интересных предметов, иностранные языки, блокноты, заполненные мелким бисерным почерком с разноцветными рисунками на полях. В детстве Викторию считали лучшей по рисованию в школе, она очень гордилась этим званием и, хоть давно и не практиковалась, но все равно продолжала заполнять клетчатые страницы смешными мультяшными иллюстрациями.
Иногда – очень редко – на задних страницах, куда обычно никто не заглядывает, она быстрыми штрихами набрасывала резкий профиль или насмешливую улыбку тонких губ.
Потом обязательно вырывала и выкидывала. Не дай бог кто-нибудь узнает – засмеют.
Вечерами, когда Виктория возвращалась домой уставшая и вымотанная после тяжелого дня, Альберт варил ей какао, Эрнест устраивался на диване рядом, и они болтали о всякой ерунде, смотрели сериалы, спорили о взаимоотношениях Кирка и Спока или о том, кто из спутников Доктора Кто лучше – Эрнест с Викторией настаивали на Донне, Альберт упрямо обожал капитана Джека.
Виктории часто хотелось пригласить на эти вечерние посиделки Харриет – но что-то ее останавливало. Наверное, она просто боялась знакомить свою подругу с братьями – и в глубине души понимала, что рано или поздно это все равно произойдет.
Даже странно, как они умудрились подружиться, такие разные, совершенно друг на друга непохожие. Виктория была резкой, упрямой и взрывной, вспыльчивой и эмоциональной, но вместе с этим не слишком стремилась близко общаться с людьми – ей прекрасно хватало общества братьев и немногочисленных друзей. Харриет же была общительной и легко сходилась со всеми, с кем ей приходилось разговаривать, но даже в близком общении оставалась рассудительной и спокойной. Они быстро сблизились, и иногда Виктории начинало казаться, что она знает Харриет уже много лет, с самого детства – так легко и просто они понимали друг друга.
Поэтому, пожалуй, Харриет была первой, кто заметил то, что сама Виктория замечать упорно не хотела.
- Ты знаешь, что у него нет любимчиков? – спросила она как-то у Виктории после лекции по политологии. Лекции были общими для всего потока, зал заполнялся быстро, но девочки всегда умудрялись приходить как можно раньше и занимать первые парты.
- Разумеется, я в курсе, - пожала плечами Виктория, стараясь запихнуть в сумку толстенный талмуд, взятый в библиотеке. Талмуд запихиваться отказывался, - а почему ты считаешь, что меня должно это волновать?
- Потому что ты… Давай сюда, я к себе, положу, ко мне поместится… Потому что ты смотришь на него так, будто надеешься, что он тебя заметит. У него еще никто не получал экзамен автоматом, и если ты хочешь этого…
- Да плевать мне на экзамен! – Виктория так растерялась, что даже остановилась на несколько секунд, - просто предмет интересный, вот и все.
- А если тебе плевать на экзамен, - тихо заметила Харриет, - тогда все еще хуже. И ты будешь дурой, если не начнешь этого замечать.
После этого разговора они попрощались – Харриет спешила на дополнительные занятия в университетском театральном клубе, - но, шагая к метро, Виктория прокручивала в голове ее слова и недовольно думала, что подруга, пожалуй, права.
Она столько раз – с самого детства – представляла, как когда-нибудь влюбится, мечтала о том, кто это будет, рисовала в голове образ идеального мужчины, рыцаря без страха и упрека, прекрасного и галантного, как из всех тех книжек про Викторианскую Англию, что она читала. Представляла, как будут смотреться на ней тяжелые бархатные платья с корсетами и нижними юбками, каким будет ее избранник, как нежно и трепетно он будет целовать ее руки…
Но никогда в жизни не думала, что ее идеальный рыцарь будет старше ее лет на двадцать, а еще окажется ее преподавателем политологии – и не будет обращать на нее абсолютно никакого внимания.
Нет, конечно, он улыбался ей, когда она приходила на занятия, и с удовольствием отвечал на дополнительные вопросы, и даже советовал ей книги, когда она подходила к нему после окончания пары – и этот несчастный талмуд ей тоже посоветовал он – и периодически Виктория встречала его в Старбаксе, куда он забегал выпить кофе между двумя лекциями, вечно куда-то спешащий, веселый и насмешливый. Она готовила ему кофе – всегда сама, не доверяя это важное дело никому другому – и украдкой наблюдала за тем, как он сидел в кресле, или говорил по телефону, или делал заметки в блокноте. Спрашивала у него что-то, иногда даже личное – а он всегда отшучивался, говорил что-то нелепое и несуразное, и эти его шуточки, вечные его насмешки вставали между ними стеной, и Виктория каждый раз чувствовала, как старательно он от нее отгораживается.
И старалась отгородиться сама.
Но Харриет была права. Можно сколько угодно бегать от самой себя – но рано или поздно придется встретиться со своим отражением.
***
Это была, кажется, середина октября. Точно четверг – Виктория запомнила это, потому что в тот день у них были основы права, и их вел профессор Пиль, и он почти всю лекцию возмущенно рассказывал про правовую систему Викторианской эпохи. Он уважительно относился к монархии, но многие действия королевы откровенно осуждал, и Виктория тогда даже ввязалась в спор, чего обычно не делала на его лекциях. Они проспорили почти час, запланированная проверочная работа была сорвана, а после окончания занятия Виктория вылетела из аудитории недовольная и разгоряченная.
Тогда-то ее и поймала Харриет.
- Зачем ты с ним споришь? – укоризненно спросила она, - ты же все равно его не переделаешь, а сил на это тратишь море. Ну какая тебе разница, что он думает?
- У него слишком много неуважения к королевской власти, - вскинула голову Виктория.
- Ну а тебе-то что? К тому же, не ко всей власти, он просто Викторию не любит. А тебе обидно, потому что она твоя тезка? Ну так ты ведь не королева, я надеюсь. Или я что-то о тебе не знаю? – Харриет подняла брови.
- Не королева. Но могла бы ей быть! Вдруг я в прошлой жизни была Викторией? И теперь он меня оскорбляет – это просто отвратительно! – Виктория наконец-то рассмеялась и немного расслабилась.
- Не знаю, насчет прошлой жизни, но в этой у меня к тебе есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться… - голос Харриет стал вкрадчивым.
- Мм?
- Ты же знаешь, наш театральный клуб делает постановку про Викторианскую Англию…
- Да, я помню, ты у меня еще книжку просила для сценария, правильно?
- Ну да. Кстати, спасибо, книга классная. Но я не об этом. Нам немного не хватает людей… Ты очень занята по выходным?
- Я пока не знаю, что у меня со сменами… - растерялась Виктория, - а что, вам не хватает какой-нибудь третьей горничной слева?
- Нет, - хмыкнула Харриет, - нам не хватает королевы Виктории.
Если бы Виктория в этот момент пила кофе – она бы точно подавилась. А так только вздрогнула и посмотрела на Харриет мгновенно округлившимися глазами.
- Ты сейчас серьезно?
- Совершенно. Не мне же ее играть, я вообще на Викторию не похожа. А у вас с ней есть некоторое сходство, и у тебя хорошо получится, я уверена. И ты хорошо разбираешься в тематике. А то найдем какую-нибудь корову, которая даже не в курсе про то, кем был принц Альберт. Нет уж.
- Ну… - Виктория откровенно колебалась, - я никогда в жизни не играла в театре…
- Ну вот и попробуешь! – радостно сообщила Харриет. Когда она говорила про театр, то глаза у нее мгновенно загорались.
- А если я не смогу?
- Да все ты сможешь, не глупи. Ну, пожалуйста, Вик. Если ты не сможешь, и мы не найдем королеву – придется закрывать весь проект, а я так долго писала этот сценарий, мы так долго все придумывали, и когда еще удастся выбить финансирование на подобные занятия…
- Ладно, - вздохнула Виктория, спускаясь по скользкой лестнице в холл на первом этаже, - что с вами сделаешь… Только пришли мне сценарий.
- Господи, Вик, ты чудо! Ты… ты самая лучшая в мире подруга! – Харриет кинулась обниматься, и девушки чуть не рухнули с лестницы, - а, да. Кстати. У тебя же брат на университетском радио работает, да? Я, вроде, слышала, что он немного музыку пишет…
- Есть такое дело, - настороженно заметила Виктория.
- Ты можешь попросить его помочь нам с саундтреком? Наши ребята говорят, что он не согласится, он такой… звезда универа, но ты же его сестра, тебе он не откажет.
- Я не думаю, что это хорошая идея… - вздохнула Виктория, понимая, что согласиться все-таки придется.
- Да-да, я помню, что ты про него говорила, что он бабник и все такое… Не волнуйся, если он попробует ко мне приставать – я тресну его по голове томиком Шекспира, - рассеянно отозвалась Харриет, которая в мыслях уже была где-то далеко, - в общем, я верю, что ты его уговоришь. Ладно, мне пора! Репетиция в субботу в три часа, я пришлю тебе сценарий. Удачи!
- Подожди, - только сейчас спохватилась Виктория, - а о чем конкретно пьеса-то?
- Про первую любовь Виктории! – сообщила Харриет, уже удаляясь.
***
Честно говоря, Виктория очень надеялась, что Эрнест откажется от предложения написать саундтрек, сошлется на тысячу важных и неотложных дел – но он почему-то согласился.
- Конечно, - сказал он за ужином, - я с удовольствием, у меня как раз появилось свободное время. Никогда не писал музыку для театра, но надо же пробовать новое.
- Ты точно уверен? – кисло спросила Виктория, ковыряясь в овощном рагу. У нее резко пропал аппетит.
- Я не понимаю, ты против моего участия? – театрально возмутился Эрнест, - какое предательство от самого близкого человека! И от кого? От моей обожаемой сестры! Какую змею я пригрел на своей груди! Какое…
- Эр, заткнись, - флегматично попросил Альберт, не отвлекаясь от еды. Эрнест подавился остатком монолога.
- Кстати, Берт, может ты тоже поучаствуешь? – перевела разговор на другую тему Виктория, - я так поняла, что людей сильно не хватает, так что твоя помощь была бы весьма кстати.
- Он все еще пишет свою работу про влияние транспортных сетей на внутреннюю политику, - вмешался Эрнест, - гениальная работа, я же тебе говорил. И, помяните мое слово…
- Эр, заткнись! – хором потребовали Виктория и Альберт, и Эрнест, надувшись, замолчал, уткнувшись носом в свою тарелку.
- В принципе, я могу выделить немного свободного времени… - задумчиво сообщил Альберт, - театральная постановка – это интересно, я никогда в таком не участвовал. Так что я не против. Даже если просто буду помогать таскать декорации – я не уверен, что у меня есть хоть какие-то актерские способности…
Виктория успокоено выдохнула. Если Альберт будет присутствовать на репетициях – за поведение Эрнеста можно не беспокоиться, а значит потом не будет мучительно стыдно за его идиотские выходки и фразочки.
- Я слышал про эту постановку, - заметил Альберт и встал, чтобы достать из бара бутылку белого вина, - про нее много говорят, потому что они как-то умудрились привлечь к репетициям преподавателей. Мисс Портман, например. Впрочем, в том, что она согласится, я и не сомневался…
- А, ну да, точно, - снова встрял Эрнест, отодвигая от себя пустую тарелку, - я тоже об этом слышал. Тогда еще удивился – неужели наш невероятный Лорд тоже согласился на такую авантюру, у него же вечно свободного времени нет, от него не ожидаешь…
- Что-что? – перебила его Виктория. Сердце на мгновение остановилось и пропустило удар, - повтори еще раз… что ты сказал?
- А Харриет тебе не сказала? - растерялся Эрнест, - я думал, ты поэтому и согласилась... Они пригласили Лорда на роль премьер- министра, видимо просто так, чуть ли не на спор - а он взял и согласился, сказал, кажется, что надо иногда развлекаться и заниматься чем-то, кроме своей работы.
- Ну, он идеально подходит на эту роль, - уточнил Альберт, разливая вино по бокалам, - Вик, ты будешь? В конце концов, лорд Мельбурн и был примерно такого возраста, если я правильно помню... Виктория, я не ошибаюсь? Это же ты у нас эксперт в этой эпохе.

- Ну, вообще-то ему было за шестьдесят... - расеянно качнула головой Виктория.
Она все еще не могла прийти в себя.
Значит, она будет играть королеву. А Лорд М.. Ее мистер "кошачьи глаза и таинственная улыбка" будет играть ее первую любовь.

И Виктория была уверена на все сто процентов, что кастинг на роль Королевы уже был, и даже были отобраны претендентки. Вот только ее подруга решила по-своему.

Ну, Харриет. Ну... Лиса.

запись создана: 12.10.2016 в 18:04

@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда, поспорь с британской историей, не найдется ли у вас минуты поговорить о господе нашем лорде М.

---

"На этом месте мы горько плачем и не можем писать в рифму".

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, поспорь с британской историей

---

зарисовка раз

Слуги в поместье виконта Мельбурна умеют молчать. Сколько бы ни ходило слухов про их хозяина, сколько бы ни обсуждали лакеи и гувернантки "этого странного, от которого сбежала жена", никто не знает правды.

А правда в том, что Уильям Лэм практически не выходит из своего кабинета. Он изредка спускается в гостиную, чтобы выпить там чаю, порой стоит на балконе с бокалом вина, но не заходит ни в одну из всех остальных комнат.

- Вы будете ужинать, милорд? - осторожно спрашивает дворецкий.

- Принесите в мой кабинет, - бросает через плечо Уильям, - и бутылку бренди.

Он пьет много, а спит в своем кресле, отказываясь даже заходить в спальню. Он перестал появляться в ней после того, как Каролина сбежала, и закрыл комнату на ключ после ее смерти.

Он чувствует, интуитивно знает, что стоит ему зайти в спальню, лечь на кровать, прижаться щекой к подушке, на которой она спала - и он сойдет с ума.

Каролине было семнадцать, когда они поженились. Он, взрослый уже, состоявшийся мужчина, был влюблен в нее, как мальчишка. В ее голубые глаза, в ее светлые волосы, пахнувшие цветами, которые он ей дарил, в ее смех, в ее любовь, которую она дарила ему жадно, не задумываясь.

Она была прекрасна, как ангел. И жестока, как последний из демонов.

Иногда ему кажется, что у Виктории ее глаза.

Он смотрит на неё с надеждой и обожанием. Говорит, что она даёт ему смысл жить, но в глубине души надеется, что бог простил его за грехи и даровал второй шанс. Шанс, о котором Уильям не мог и мечтать. Шанс быть ласковым и нежным с ней, шанс отдавать ей всего себя, шанс наконец-то стать любимым так, как он мечтал все эти годы, когда закрывал глаза и видел во сне лишь Каролину. Видел, как она смеется, как целует его, и ее губы слаще меда.

"Я всегда любила только тебя. Я не видела никого, кроме тебя".

После таких снов он просыпался мокрый от пота и неудовлетворенного желания.

Он вновь открывает теплицы и посылает Виктории цветы, к которым не прикасался много лет. Он надеется, что она поймет - но она не понимает.

Он хочет прийти к ней вечером, расшнуровать ее идиотский корсет и уткнуться лицом в ее нежную бархатную грудь - но она танцует с принцем Альбертом и смотрит на него сияющим взглядом.

Он хочет отдать ей все - но ей ничего не надо.

"Каролина..." думает он вечером, открывая очередную бутылку бренди "Каролина, почему я вижу тебя в каждом взгляде, каждом жесте, почему я ищу тебя в толпе, хочу взять тебя за руку, почему я нахожу тебя в этой девочке, которая заслуживает лучшей участи, которой я не достоин...

Когда ты простишь меня, Каролина?"

зарисовка два

В Букингемском доме слишком много комнат - Виктория не может обойти все, а огромные лестницы с позолоченными перилами даже пугают ее. В этом огромном доме, которому стоило бы зваться дворцом, она чувствует себя маленькой потерявшейся девочкой.
А ведь страна - ее страна - куда больше одного Букингемского дома.
А она все еще королева.

Тяжело быть королевой в восемнадцать лет - все вокруг принимают тебя за ребенка, стремятся навязать свою точку зрения, но самое тяжелое - что в глубине души ты все равно ждешь чьего-то одобрения, чьей-то помощи, чьей-то поддержки.
Страна такая большая, и людей в ней так много, что Виктория просто не представляет, как можно с этим справляться. Как можно понимать их всех? Как можно не делать ошибок? Она уже ошибалась много - и леди Флору ей будут припоминать до конца ее дней.
Страшно представить, что это останется ее единственным наследием.

- Что, если я не справлюсь? - тихо спрашивает Виктория, но даже шепот в огромном зале становится громким, тяжелым и гулким, - что, если я не могу быть королевой?
Она бы никогда не говорила об этом с матерью, или - боже упаси! - с сэром Джоном, но, все-таки, пока есть хоть один человек, которому она может признаться в своих страхах - еще не все потеряно.
- Вы уже королева, ваше величество, - замечает лорд Мельбурн и смотрит на Викторию ласково. Ей думается "как на свою дочь", а хочется думать "как на свою женщину".

Ей хочется быть его женщиной.
Хотя королева может иметь только своих мужчин.

- Я не справляюсь. Я... господи, бедная леди Флора. Мне никогда не было так стыдно. Лорд М, я же ничего не знаю.
- Я всегда рядом с вами, ваше величество, - он кладет руку ей на плечо, и у Виктории внутри все сладко сжимается от одного прикосновения, от одного его запаха. Хочется вскочить с кресла, хочется обнять его, хочется поцеловать его - так, как пишут в глупых любовных романах, которые она таскала у матери еще в пятнадцать лет.
- Да я же даже вот... о... о беременности ничего не знаю, - она краснеет, - как я могу управлять людьми, если я не представляю себе, как они живут?
- Ну, о беременности вы еще успеете узнать. Когда вы выйдете замуж... - лорд Мельбурн не успевает закончить, потому что Виктория все-таки встает, все-таки подходит ближе, прижимается лбом к его камзолу - он такой высокий рядом с ней, она не достает ему даже до плеча.
В зале никого, кроме них - кого стесняться, кроме самой себя?
- Ваше величество, вам не стоит так себя вести. Если кто-нибудь зайдет, может возникнуть очень неприятная ситуация.
- Замолчите. Просто обнимите меня... Пожалуйста.

Виктория чувствует его теплые руки у себя на талии, и ей хочется - впервые в жизни - чтобы их не разделяла тяжелая ткань ее платья. Внизу живота все сладко ноет от предвкушения - чего? Она сама не знает, чего хочет, но даже стоять рядом с ним тяжело, потому что кружится голова и перехватывает дыхание, потому что она чувствует его теплое дыхание у своего виска, потому что ей хочется, чтобы он все сделал сам, чтобы поцеловал ее, чтобы не дал ей возможности возмущаться или быть против, чтобы он сделал ее своей женщиной, забрал себе, чтобы было спокойно и не страшно, в его объятиях, в его постели, в его жизни.

Но она, черт возьми, все еще королева.

И уже слышны шаги фрейлин, которые будут в зале через пару секунд.

@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда, поспорь с британской историей, не найдется ли у вас минуты поговорить о господе нашем лорде М.

---

Благодаря  Hillary Sammis, у меня теперь есть еще один прекрасный тэг, который мне очень хочется опробовать х)

поэтому минутка прекрасного.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, поспорь с британской историей, не найдется ли у вас минуты поговорить о господе нашем лорде М., people are strange

---

И, минутка восхитительно прекрасного.
Всем хорошего утра х)

когда_твой_пейринг_не_канон

p.s. у меня новый тэг xDD

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, поспорь с британской историей, не найдется ли у вас минуты поговорить о господе нашем лорде М.

---

Немного сериального.
Я посмотрела всего две серии "Виктории" и меня уже разорвало на миллионы маленьких гениев. Обе серии я каталась по кровати и кидалась на экран, потому что ЛОРД М ВЫ НЕ МОЖЕТЕ БЫТЬ НАСТОЛЬКО НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИ ПРЕКРАСНЫ ТАК НЕЛЬЗЯ

Оказывается можно, меня ломает по полной программе.
И мне интересно - есть ли в природе фики про Викторию и Мельбурна?
Мне плевать на реальную историю Англии, я хочу больше любви, обожания и рейтинга.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, поспорь с британской историей, не найдется ли у вас минуты поговорить о господе нашем лорде М.

---

Я видела репетицию балета Эйфмана.

Да, это был небольшой кусочек репетиции, но это неважно, важен сам факт - я, черт возьми, видела, как репетирует балет Эйфмана.

После этого можно с полной уверенностью заявить, что жизнь абсолютно прекрасна.

На самом деле, когда мне в пятницу днем позвонила Настя с вопросом, свободна ли я в субботу, я была морально готова к восхитительно изматывающей работе. А получила восхитительный (хотя тоже слегка изматывающий - впечатлениями) выходной.

Потому что когда мне еще предоставят возможность походить по охренительно крутому Ленинград-центру среди шикарно одетых людей (и прийти к мысли, что мне жизненно необходима пара крутых коктейльных платьев - просто на всякий случай), отказываясь от шампанского, потому что я как бы на работе, пообщаться с людьми, по которым я ужасно скучала два месяца, посмотреть фрагменты нескольких балетов театра Эйфмана до того, как он все-таки уедет на гастроли, подарить цветы прекрасных девочкам-балеринам и почувствовать себя...

Наверное, все-таки, счастливой.

И немножко дома.

Вот уж чего я не ожидала, когда в конце мая соглашалась на работу волонтером.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, - Пиар — мое главное изобретение после инцеста, — объяснил Дьявол. — Тут человек автоматически продает душу, даже договора заключать не надо., people are strange

---

Начала учебы я ждала почти половину августа, когда мне уже надоело отдыхать и адски захотелось какого-то движения, новых интересных предметов, крутых преподавателей, работы над собой и сложных, выматывающих, но охрененных проектов.
Дождалась, наконец. И, пока что, довольна, как слон.

Во-первых, у нас крутое расписание - нам дали три выходных дня, пусть и забили парами все остальные дни. Почти не нужно ездить к первой паре, а значит, у меня нет необходимости вскакивать в пять утра и собираться, врезаясь во все стены с недосыпа. Хотя, честно говоря, я все равно хочу наладить режим и вставать если не в шесть утра, то точно не позже семи. Заканчиваем мы, правда, около семи вечера, зимой будет уже темно и печально, но что поделаешь.
Зато предметы интересные. По названиям вообще интересные все, а на практике уже точно интересные два вчерашних - основы маркетинга и основы теории коммуникации. Я пока не знаю, кто будет вести у нас маркетинг, но если вчерашний препод - это будет восхитительно. Он безумно смешной, хорошо и очень понятно рассказывает, и любая информация запоминается за пять минут, хотя бы потому, что ты сначала долго над ней ржешь, а потом увлеченно слушаешь.
Теорию коммуникации ведет преподаватель, которого я с обожанием в глазах ждала год, с того самого момента, как нам его представили первого сентября на первом курсе, сказали "это самый крутой препод на кафедре, вы оцените". И он правда шикарный, очень милый, очень понятно и толково объясняет, и вообще предмет интересный. Он очень просил по максимуму загружаться литературой самостоятельно, потому что ему скучно нам просто тему рассказывать, он жаждет проводить на нас эксперименты и проверять все на практике. Я в предвкушении.

К тому же, у нас теперь больше пар с самым-лучшим-на-свете-куратором, ура-ура. И вообще больше пар по каждому предмету, потому что предметов тупо меньше.
Еще я очень жду международных отношений и теорию и практику массовой информации, потому что интересно. И вообще всего жду.

Теперь самое главное - нормально войти в режим и привычный ритм работы, когда постоянно что-то делаешь, пишешь, придумываешь, фееришь, читаешь профессиональную литературу и абсолютно счастлив, даже если хочется спать и умереть.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, - Пиар — мое главное изобретение после инцеста, — объяснил Дьявол. — Тут человек автоматически продает душу, даже договора заключать не надо., people are strange

---

Пусть здесь тоже лежит, раз написалось.

небольшая ангстовая сакурайба

В какой момент им стало не о чем молчать друг с другом?
Шо не любит думать об этом, потому что каждая подобная мысль неизбежно заканчивается в банке с пивом, но перед сном, в те редкие дни, когда он не загружает себя работой под завязку, так, чтобы упасть – и уснуть, как умереть, он все равно думает.
В какой момент им стало незачем держать друг друга за руку?
Они, конечно, постоянно пересекаются на репетициях и передачах. И, конечно, в их отношениях ничего не изменилось, они все еще друзья, смеются над одними шутками, обмениваются глупыми смсками, носят одинаковые шмотки, пользуются одним и тем же парфюмом.
В какой момент они перестали смотреть друг на друга?
Шо не любит об этом думать, не хочет думать, боится думать – и все равно думает. В какой момент мальчишка с ясными распахнутыми глазами и пошлыми шутками, который заходился в кашле от первой сигареты и спотыкался на ровном месте, вырос во взрослого, серьезного, красивого сексуального мужчину – и перестал нуждаться в поддержке со стороны?
В какой момент отпала надобность быть рядом?
Шо хорошо помнит, как давно, он еще учился в университете, они обедали с семьей в ресторане, и отец обмолвился, что недавно лежал в больнице, а Шо посмотрел на него недоуменно, потому что не знал, и вдруг понял, что в своей погоне за местом под солнцем, славой, репутацией и признанием общества он вдруг убежал так далеко, что родные люди стали темными силуэтами на горизонте.
В какой момент он сам перестал успевать?
Казалось бы, еще недавно Масаки было двадцать, его впервые отшила девушка, которую он любил уже два месяца – любовь всей его жизни, несомненно, - и он сидел в номере, злился, почти плакал, а Шо утешал его, или просто был рядом, и в какой-то момент это все закончилось поцелуями. Шо всегда думал, что губы у Масаки должны быть мягкими и сладкими, как во всяких бульварных романах или идиотских фанатских рассказах, а они были – губы как губы, чуть пересохшие от солнца и ветра, со вкусом дешевого пива, мятной жвачки и слез. Шо надеялся, что у них будет секс, хотя раньше о таком даже не думал, но секса не было – хватило пары робких прикосновений, чтобы кончить, и было неимоверно стыдно, хотя все равно хорошо.
Секс был потом – в машине на подземной парковке, в туалете концертного зала, в комнате Шо, зажимая друг другу рот и стараясь быть тише, чтобы родители не проснулись, в отдельной комнате дорогого ночного клуба, под звуки музыки, от которой мелко дрожали стены.
Шо думал, что обязательно должны быть бабочки в животе, но бабочек не было – зато была уверенность в том, что все идет правильно.
А потом им стало не о чем молчать друг с другом.
Шо хватило ума отпустить это первым, не доводить до ссор, не ломать то, что было. Ему всегда казалось, что если расставаться – так с музыкой, скандалами и полным разрывом отношений, ломать окончательно, не на куски даже – в мелкую каменную пыль.
Но они почему-то расстались между делом, просто отдалились, просто перестали встречаться, перестали ездить вместе домой, перестали быть – вдвоем, парой.
Вот странно – нескладный, смешной и будто бы глуповатый Масаки раз за разом ломал все представления о жизни, которые вообще были у Шо.
И потом вся жизнь стала – словно фокус, будто кто-то настраивает его, как старый фотоаппарат, и из цветных пятен взгляд выхватывает мягкие волосы на затылке и тень ресниц, запах пота во время секса, неуверенный, но искренний смех, теплую жесткую ладонь, кожаное сиденье мотоцикла, обгрызенные ногти, первое утро вдвоем, последнюю ссору, две тысячи триста сорок пятый поцелуй перед уходом.
Все то, что Шо страшно не хотелось отпускать.
В какой момент отпускать стало нечего?
Он смотрит почти каждую передачу, в которой появляется Масаки. Устраивается вечером перед телевизором с банкой пива, крутит по десять раз записанные на диск видео, закрывает глаза, и вслушивается в голос, который знает до каждого полутона, каждой паузы, каждого вдоха.
Голос человека, которому Шо в какой-то момент перестал быть нужен. Потому что человек вырос и стал самостоятельным, и перестал нуждаться в поддержке, и перестал нуждаться вообще хоть в ком-то.
В понедельник они снова сталкиваются в студии, Масаки хохочет, рассказывает истории про свои выходные, а Шо криво улыбается и отворачивается, чтобы снова уткнуться в газету. Пропускает момент, когда Масаки смотрит на него в упор, устало, и даже со злостью как-то, а потом моргает и возвращается к разговору.
- Шо-чан, - говорит он в перерыве между съемками, - ты был крут в последнем News Zero. Такими темпами, они отдадут тебе передачу уже к концу этого года. Так держать.
- Конечно, - соглашается Шо, - было бы круто.
И улыбается.
Масаки приезжает домой под вечер, скидывает кроссовки, достает пиво из морозилки, падает на диван. Ему не столько грустно, сколько больно до одури.
Все эти годы, с того первого поцелуя, нелепой неудавшейся первой любви, первого спонтанного секса, всего – первого, он пытался догнать Шо, несся, сбивая дыхание, курил, чтобы казаться старше и взрослее, лечил легкие, занимался спортом, читал книги, снимался в кино, бежал быстрее – и все равно видел впереди только его спину, даже за руку не схватить.
А потом Шо стал казаться всего лишь темным силуэтом не горизонте.
В какой момент Масаки стал бояться молчать с ним, держать его за руку? Когда начал отворачиваться, чтобы не встречаться с ним взглядом?
В какой момент он стал отвратительно не нужен человеку, который был для него самым близким – и одновременно самым далеким в мире?
Масаки выкидывает в мусорку так и не выпитое пиво, влезает в стоптанные кроссовки, накидывает куртку – и несется на улицу. Мотоцикл послушно, как любимый кот, урчит под его ладонью, когда Масаки мчится через полгорода, облизывая пересохшие от ветра и солнца губы.
Люди кажутся ему темными силуэтами, вырезанными из бумаги, статистами в старом черно-белом кинофильме, массовкой.
Все – кроме одного.
Которого Масаки все еще хочет догнать.

@темы: японская трава, другое кино, we make storm, девочка-скандал, долбоеб и трудоголик, театр абсурда

---

Наверное, стоит сюда тоже выложить те араши-почеркушки, которые у меня пишутся в последнее время.
Я ими, честно говоря, активно не довольна, потому что чувствую, как потеряла весь свой опыт за те два года, которые я ничего не пишу. Текст более-менее чувствую, но тупо на автомате, на технике. Никакого полета.

раз

Оно сильный. Он может оттанцевать без передышки трехчасовой концерт, отжаться сто раз на кулаках, вот прямо с утра, только свалившись с кровати на деревянный пол, покрытый темным лаком.
Оно сильный. Он может успокоить плачущую девушку, принять важные решения перед концертом или передачей и выдержать нескромные вопросы обнаглевших журналистов из таблоидов.
Оно сильный. Он может пережить истерики Джуна перед выступлением, слезы Айбы после посещения очередной школы, пострадавшей от землетрясения и злость Шо, который в очередной раз наорал на зарвавшегося репортера.
Оно бессилен перед смехом Нино, вкусом его губ, запахом его тела – парфюм, пот, и что-то сложноуловимое, легкое, как запах проточной воды.
Каждый раз у сильного, взрослого и уверенного в себе Оно подкашиваются ноги, и он опускается на колени, утыкаясь лбом в живот Нино, а потом расстегивает на нем джинсы – гремит пряжка ремня, визжит, задыхаясь, молния, вздыхает, опускаясь вниз, тяжелая джинсовая ткань.
И касаясь губами и языком кожи Нино, жадно вслушиваясь в его прерывающееся дыхание, короткие всхлипы и быстрым шепотом «Са-то-ши», Оно понимает, что есть вещи, перед которыми он отвратительно бессилен.

и два

Нино – прекрасный актер, он играет везде, он играет, как дышит, входит в роль за секунду, стоит только повернуться камере оператора – и он уже другой, а потом еще кадр – и он третий, и никогда не угадаешь, каким он будет в следующую секунду.
Нино такой актер, что это ценят даже гениальные режиссеры, такие, как Клинт Иствуд, и когда Нино уезжает на съемки, Оно остается только сидеть и ждать его, как верная и любимая жена, просто сидеть и ждать, гладить брошенную гитару, как замерзшего котенка, работать и скучать.
Нино – прекрасный актер, прекрасный музыкант, прекрасный геймер, просто – прекрасный, он улыбается каждому так, будто готов отдать жизнь за этого каждого, а потом мгновенно затухает, переключается на кого-то другого, входит в другую роль и проживает другую жизнь.
Оно любит его так, как любят что-то неодушевленное и прекрасное, как любят картины Дали и Ван Гога – безусловно, без тени сомнения. Он любит его как что-то, чего не хватает самому, самозабвенно и без устали, любит каждую улыбку Нино, каждый его взгляд, каждую родинку, щербинку на зубах, постоянно обкусанные ногти, всю его тощую, мальчишескую гибкую фигуру, острые локти, сутулые плечи, каждый брошенный жест. Оно любит его полностью.
И ревнует тоже – полностью.
Особенно, когда Нино пишет ему смс со съемок.
«Ты знаешь» пишет Нино «мы с Шо-чаном нашли прекрасный ресторан недалеко. Там очень вкусно. И Шо-чан очень милый».
«Шо-чан говорит, что у меня красивые руки» смеется Нино.
«Шо-чан угостил меня кофе» сообщает Нино.
«Мы до утра обсуждали сюжет» рассказывает Нино, и Оно чувствует, как где-то в глубине его тела закипает злость и ревность, разъедает его, как кислота или ртуть, пожирает его изнутри.
Он с трудом договаривается с менеджером, чтобы ему выделили одну сцену в последней серии: всего одну, больше не надо, я просто хочу их поддержать, я очень соскучился, стоит больше общаться, это же сплотит группу еще сильнее.
Он приезжает на съемочную площадку, много улыбается, работает и шутит, а Нино смотрит на него восхищенным взглядом, хотя по сюжету, вроде бы, должно быть иначе, а Шо снова приносит ему кофе, и Оно хочется просто отвести Шо в сторонку и сказать: чувак, не лезь. Это мое. Просто не лезь.
Но вместо этого он берет за руку Нино и уводит.
В гримерке пусто и немного холодно, и очень гулко, как будто это не гримерка, а концертный зал. Губы Нино мягкие, как у девчонки, и сладкие от кофе, и податливые, и улыбаются. Оно вжимает его в ближайшую стену, Нино смеется, Оно раздвигает ему ноги коленом, Нино прижимается лбом ко лбу и смотрит с вызовом, с намеком, смотрит так хитро, что Оно проваливается в его взгляд и уже не понимает, кто тут главный.
А потом Нино целует его сам, и сердце начинает стучать, как бешеное. Ревность снова поднимается, как огромное многоголовое чудовище, и Оно хочется не просто присвоить себе Нино – ему хочется сломать Нино, переломать ему все кости, не просто заняться с ним сексом или, боже упаси, любовью – грубо выебать, другого слова и не подберешь. Оно хочется, чтобы Нино помнил, кому он принадлежит.
Он стягивает с Нино джинсы, впиваясь ногтями в кожу бедер – Нино удивленно ойкает, а потом снова улыбается, руки у Оно дрожат, когда он расстегивает на себе ремень.
И уже потом, когда Оно подхватывает его, придерживая за бедра, когда впивается зубами в шею и ключицы, когда вбивается в тело Нино, пытаясь присвоить его до конца...
Когда Нино все еще улыбается…
Когда Нино смеется и закусывает губу…
Когда Нино запускает пальцы в волосы Оно, проводит ладонью по затылку…
Когда Нино целует его в лоб – как святого или мертвого…
Тогда Оно вспоминает, что Нино – прекрасный актер.

@темы: японская трава, другое кино, we make storm, эпатаж, любовь и музыка, японский Марио

---

Случайно наткнулась в дневнике на аниме-картинки себя, которые я делала несколько лет назад.
Странно видеть, в аниме-варианте, как я меняюсь на протяжении нескольких лет х)

13 лет


17 лет


21 год

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Ну вот, волонтерство официально закончилось, и я хочу сказать, что это было невероятно круто.
Сложно - да. Этот месяц был очень сложным, и я это ощутила только сейчас, когда у меня начались каникулы. Были экзамены, нервы, сто билетов по праву за два дня, довольно много стресса, немного паники и подъемы в пять утра. Много общения, много новых задач, и, одновременно с этим, много, очень много удовольствия.
Во-первых - и это самое главное, наверное - я почувствовала, что я не настолько бесполезная дурочка, как мне иногда кажется. Мне, конечно, надо многому учиться, но я знаю, что кое-что я все-таки могу. И что все не так страшно, как кажется мне самой. И что я умею общаться с людьми. "Очень сильно коммуникабельная", как мне сказали, ага. И если первые пять минут тебе страшно подкатывать со всякими вопросами к серьезным пафосным дядечкам из крупного строительного холдинга, то через два часа расслабляешься, улыбаешься, начинаешь шутить и решаешь большую часть проблем очень быстро.
Но самое главное - расслабляешься. Чувствуешь себя на своем месте. Чувствуешь ритм происходящего. Атмосферу.
И это круто.
Во-вторых, как это ни смешно, но за последние две недели я услышала такое количество комплиментов в свой адрес, что если какие-то комплексы по поводу своей внешности у меня и остались, то они затаились где-то очень глубоко. Я не начала считать идеальной (хотя все еще иногда хочется). Просто приняла к сведению, что я очень даже ничего. Даже если не вешу 40 килограмм, или если у меня нет идеального маникюра, или еще чего-нибудь. Красивая, улыбаюсь хорошо. Наверное, со мной весело.
Хочется верить, что это еще один кусочек мозаики "быть уверенной в себе".

Через неделю будет год, как я переехала на новую квартиру, почти год - как я поступила в университет.
Странно, что за год в моей жизни так много изменилось. И хотя мне все так же надо к психологу, я все еще просыпаюсь в слезах после некоторых снов, и иногда мне сносит крышу... Я чувствую себя более уверенной, чем была год назад.
И более живой.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, - Пиар — мое главное изобретение после инцеста, — объяснил Дьявол. — Тут человек автоматически продает душу, даже договора заключать не надо., people are strange

---

Кто слегка упоролся с Les Mis- тот я.
По этой причине мне жизненно необходимы хорошие миди и макси фики про прекрасное. В идеале про Анжольраса и Грантера. Совсем в идеале - всякие современные ау, кофешоп-ау и прочая хипстерская хипстота. Впрочем, серьезные и вдумчивые тексты про революцию и идеалы тоже хорошо пойдут.

Ау, фанаты, я знаю, что вы тут были. Спасайте! х)

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, и тут я кончился как личность и начался как анжольрас

---

Окей, краткие вести с полей.
Сессия фактически закрыта, официально осталось проставить три автомата и сдать курсовую работу в печатном виде. Все, что надо было сдавать - сдано, курсовая успешно защищена, лето почти официально открыто.
Волонтерство все еще продолжается, но про него, мне кажется, я напишу отдельный большой пост, когда все закончится. Потому что оно стоит того, чтобы рассказывать про него подробно и со вкусом. Это очень-очень круто, несмотря на то, что я не пропадаю там целыми сутками.
Планы на лето потихоньку обрисовываются и становятся вполне реалистичными, более или менее подробными и очень приятными.
Глобальные цели на ближайший учебный год тоже приблизительно намечены, и если ничего не изменится, то мне предстоит очень веселый и слегка безумный второй курс. Но загадывать пока ничего не хочу. Буду стараться, а жизнь покажет.

А жизнь, в принципе, прекрасна.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда, - Пиар — мое главное изобретение после инцеста, — объяснил Дьявол. — Тут человек автоматически продает душу, даже договора заключать не надо., people are strange

---

Когда постоянно думаешь о делах, сложно думать о чем-то другом. Я ловлю себя на том, что почти не думаю о книгах, фильмах, любви, фиках и людях вокруг меня. Прямо сейчас я думаю о том, что мне надо закончить курсовую до понедельника, написать реферат, получить три зачета и подготовиться к экзаменам. Я составляю в голове списки, пытаюсь оставить себе время на сон и отдых, потому что знаю, что иначе начну психовать втрое больше, чем обычно, и поэтому сон, прогулки и вкусная еда, вкупе с медитациями - это очень важно.
Прямо сейчас я сижу в кофейне, пью какую-то чернично-чабрецовую хрень, главный плюс которой в том, что она холодная, а мне страшно жарко. Я весь день слушаю стихи Полозковой в плеере, и мне хочется писать тексты, писать их красиво, писать, абстрагируясь от той восхитительной, динамичной, но страшно изматывающей жизни, которая сейчас вокруг меня. Пока у меня совсем нет на это времени, и я пишу в кофейнях, в перерывах между парами, забиваю в смартфон случайные фразы, диалоги и короткие зарисовки, которые, возможно, потом тоже войдут в текст.

Я почти мечтаю о конце июня, когда экзаменационная нервотрепка будет позади, я приеду на залив, сяду на покрывало, буду пить красное вино и слушать музыку. И смотреть на воду и небо.
Иногда мне страшно хочется, чтобы рядом был кто-то, кто это поймёт.
Но достаточно того, что я сама себя понимаю.
Я люблю себя, детка. Зачем кто-то еще?

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

лучше йогурта по утрам
только водка и гренадин.
обещай себе жить без драм -
и живи один.

Всем доброго утра и отличного дня!

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

А вот сейчас вопрос к тем, кто у меня в ленте читает про Араши.
Меня тут зверски гложет идея написать (и переписать с нуля, по сути) ау-фик-психодраму про Шо-актера.
Не прямо сейчас, а как с экзаменами разберусь. Потому что только в этом моем психологическом состоянии ее и писать.
Идея грызет меня изнутри, разрастается, как дерево, подробностями, деталями и психоделикой.

И, собственно, вопрос: это тут кому-то надо? Если я буду писать - выкладывать?

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Пока я собираюсь в университет, выбираю юбку и переживаю, что новый сингл Arashi все еще не выложили в открытый доступ, пусть здесь висят гифки с прекрасным Шо-чаном из последнего клипа х)

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, долбоеб и трудоголик, театр абсурда, people are strange