Я нашла идеальную гифку, выражающую мое отношение ко всем моим фандомам.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Знаете, у меня иногда бывают такие приступы, когда не выходит дышать, а выходит только смотреть восхищенными глазами и повизгивать.
Особенно, когда я вижу такие фото.

еще

мне нужен на него тэг. Как вы думаете, какой?

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Я правда не вижу разницы между улучшением своего мозга и улучшением своего внешнего вида. Очень хочется использовать здесь прекрасное выражение "прокачать скилл". Научиться чему-то еще, что сделает меня лучше. И неважно, в какой сфере я стану лучше. Будет ли это знание иностранного языка или умение пробежать десять километров без передышки. Прочитаю ли я новую интересную книгу или научусь делать крутой макияж. Пойду ли я на какие-то курсы или займусь йогой.
В моем восприятии жизни эти вещи практически равноценны. Делать нужно все. Нельзя забрасывать мозг ради внешнего вида или внешний вид ради мозга. Нельзя сказать себе "я уже хорош".
Каким бы красивым или умным не был человеком, не существует отметки "финиш". Вы умрете, если остановитесь.
Да, я красивая и умная уже сейчас. Да, я много умею и хорошо выгляжу. Но это не значит, что я должна прекратить двигаться дальше. Делать себя лучше. Ведь я стала такой только потому, что когда-то нашла в себе силы делать что-то для себя.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Без двадцати восемь, две кружки кофе, выпитые почти залпом, завтрак в виде салата и йогурта, две доставки, с которыми нужно съездить, потому что курьер на маминой работе в отпуске на месяц...
Знаете, мне нравится. Я могу сколько угодно ныть и плакать, что я устала, боюсь экзаменов и хочу купаться, но мне нравится такой ритм. Мне нравится тратить до черта своего времени на учебу и побегушки по городу, нравится часами заниматься, забывая про недопитый кофе и оставляя потом кружки по всей квартире, нравится расписывать в ежедневнике кучу разных дел и делать их все по очереди, нравится отдыхать от учебы, качая пресс или занимаясь йогой, нравится вырубаться поздно, нервно хихикая и напоминая все "все хорошо, все окей, жизнь прекрасна".
Я знаю, ради чего я это делаю.
Первые пару недель было невыносимо. Внутренний голос рыдал, умирал и требовал отдыха. Теперь я не понимаю, как жила раньше, не вкалывая ежедневно некоторого количества часов, ради успешной сдачи экзаменов/поступления в университет/какого-то количества денег. Пока я двигаюсь, занимаюсь, грызу чертовы ненавистные тесты, читаю учебники и теорию маркетинга, пока в свободные часы я успеваю читать какую-то художественную литературу - я все еще жива.
Единственное, что меня печалит - так это то, что со всей подготовкой мне не хватает времени на языки.
Но это я еще успею.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Несколько спонтанных подарков для моего солнца.

раз

Рейвен говорит "теперь он твой", и у Чарльза на миг перехватывает дыхание.
Девочка и не знает, насколько ошибается. Эрик никогда не принадлежал ему, никогда не был рядом, даже тогда, когда они еще спали в одной постели. Каждый день, каждый чертов день Чарльз чувствовал, что между ними строится стена, огромные бетонные плиты закрывают от него Леншерра.
Они идут мимо бункера, мимо испуганных министров, Чарльз не оглядывается, но знает, что справа от него, чуть сзади, идет Эрик. Идет только потому, что Чарльз его не отпустит.
Эрик будет с ним.

- Ты совсем забросил дела? - спрашивает Эрик, когда они въезжают поместье, и становится видна железная вывеска "Школа Ксавье", валяющаяся в траве.
- Ты даже не представляешь, насколько... - бормочет Чарльз, - но я все исправлю.
Ему хочется послать Хэнка вперед, попросить его выкинуть из спальни все бутылки из-под виски, все газетные подшивки за последние десять лет, за все эти годы, которые он следил за жизнью Эрика только через сухие заметки на страницах печатных изданий.
Он боится увидеть глаза Эрика, когда тот оценит масштаб бедствия.

- Я ненавижу тебя... - шепчет Чарльз, положив голову Эрику на колени. В комнате холодно, из открытого окна в пыльное помещение врывается сквозняк, но Чарльз не шевелится даже.
За все эти годы он привык снова чувствовать ноги и привык не чувствовать сердца.
Теперь ситуация кардинально изменилась.

два

Сколько Эрик себя помнит, Чарльз всегда был для него правильным и идеальным. Тем Профессором, на которого дети смотрели с обожанием и уважением. Эрик бы, наверное, сам бы так на него смотрел, если бы был немного помладше.
Но сейчас... сейчас Профессора нет. От него ничего не осталось, ни единого воспоминания нет в этом человеке, который носит рваные джинсы, забывает бриться и пьет виски литрами.
И на автомате вкалывает в вену лекарство.
Эрик никогда не видел его таким. Не видел Чарльза плачущим, отчаявшимся, не видел, чтобы Чарльз боялся своего дара.
А он боится.

Эрик, впрочем, тоже много чего боится. Например, сейчас он боится заходить в комнату Чарльза. Он стоит около двери в спальню, и сквозь темное дерево слышит, как тихо воет Ксавье. От боли в ногах и голосов в голове.
- Я тебя слышу. Заходи.
- Хочешь шоколада? - спрашивает Эрик, открывая дверь, - у меня есть только белый, но...
- Давай, - соглашается Чарльз, - все лучше, чем страдать.

Через десять минут Эрик сидит на полу и плачет, уткнувшись носом в колени Чарльза.
- Прости меня... - просит он, - прости меня, Чарльз, я виноват, я... прости меня, пожалуйста, я не хотел, я никогда не хотел бросать тебя...
- Я слышу, - соглашается Чарльз и тянется за новой порцией сыворотки.

три

На дворе лето, и по школе все ходят в футболках и джинсах, кто-то в шортах, девочки вовсе предпочитают топики. Чарльз же жарится в своих дурацких пиджаках и рубашках, ему нужно выглядеть представительно, он же, в конце концов, Профессор Икс. Для всех, даже для Хэнка он Профессор.
Только для одного человека во всем мире он был и остается Чарльзом, Чарли.
Человек приезжает раз в пару месяцев, снимает кожаную куртку, потирает нос и улыбается.
- Опять скрываешься? - вздыхает Чарльз.
- Разумеется, - соглашается Эрик, - я перекантуюсь у тебя пару дней?
Чарльз даже не спорит. Эрик опять во что-то ввязывается, кого-то спасает, с кем-то воюет, кому-то пытается доказать свою точку зрения, и, даже если Чарльз с ним не согласен, он все равно не спорит.
Он никогда не возражает Эрику. Даже тогда, когда тот тянется снять с Чарльза пиджак.
- Жарко, - говорит Эрик и целует Чарльза в плечо.

Когда утром в школу заявится полиция, Чарльз пожмет плечами и скажет, что не видел Леншерра уже полгода. А потом сотрет полицейским память.
Маленький подарок для старого друга.

четыре

Эрик не хочет отпускать, не умеет отпускать, не должен отпускать. Эрик привык вгрызаться, цепляться руками и ногами за то, что должно принадлежать ему. Так было с женщинами, которых он бросал сразу, как они ему надоедали, и так должно было быть с Чарльзом, но почему-то не выходит. Чарльз берет свое, каждый день забирается в Эрика все глубже и глубже. Не в сердце даже, он забирается куда-то под кожу, течет кровью по венам.
Эрик думает о том, что хочет трахнуть Чарльза. Утром он хочет трахнуть его на столе, между тарелками с завтраком и чашками с кофе. В пустой студии, которую он снял, нет даже стола, но это не мешает мечтам. Днем он хотел бы трахнуть Чарльза у стены в коридоре, удерживая его на весу, ощущая вес его тела и только сильнее и яростнее пытаясь слиться с ним воедино.
Чарльза нет с ним, а Эрик все так же хочет его трахнуть.
Он знает, что где-то там, очень далеко, Чарльз собирает мутантов, учит их и все так же пропагандирует свои миротворческие ценности, которые Эрик не может понять, как бы ни хотел.
У Эрика другой путь, другая дорога, в которой нет места Чарльзу.
Если бы Чарльз попросил, Эрик принес бы ему весь мир. Но Чарльзу не нужен побежденный мир на коленях. Чарльз предпочитает ставить на колени мутантов, ставить их в положение побежденных, делать их рабами людей.
Впервые в жизни Эрик учится отпускать.

пять

Эрик возвращается в конце сентября, когда становится холодно. Шуршит листьями во дворе, стучит каблуками по каменному полу школы Ксавье, гладит ладонями отполированное временем дерево перил.
И приходит к Чарльзу.
Эрик больше не может так жить, Эрик соскучился, и он знает, что об этом можно даже не говорить. Чарльз все знает, все понимает, все слышит, Чарльз понимает буквально все, и как же Эрик его иногда ненавидит.
Зато сейчас можно ничего не объяснять. Можно просто закрыть за собой дверь, подойти к креслу и взглянуть в глаза человеку, которого хочется уничтожить так же сильно, как изнасиловать.
- Реши уж, чего ты хочешь больше, - смеется Чарльз.
- Я без шлема, - напоминает Эрик, - ты можешь сделать со мной все, что угодно.
- Но не буду, - говорит Чарльз.
Эрик не хочет сдерживаться, но приходится. Он все время помнит про то, что Чарльзу больно. Чарльзу всегда будет больно, эта боль никуда не денется, и все, что Эрик может сделать - это хоть немного утихомирить ее, перекрыть хоть чуть-чуть другими ощущениями.
Он целует Чарльза властно и яростно, так же, как делает все в своей жизни.
Секс получается быстрым и непривычно ласковым, непонятно нежным. Эрик ни с кем не был таким, но с Чарльзом не выходит иначе. Чарльза хочется оберегать, хочется любить, всегда быть рядом. Нельзя - но хочется.
Каждую секунду, касаясь искалеченного, измученного тела Чарльза, Эрик помнит о том, что это сделал он. Целуя каждую родинку, каждую веснушку на теле Чарльза, он помнит о том, как ушел.
Кончая, он не столько слышит, сколько загривком чувствует, как стонет под ним Чарльз, и вспоминает, как Чарльз кричал на него, срывая голос.
Эрик знает, что у него есть еще пять минут. Потом Чарльз вспомнит про свои способности, и придется уйти. Хорошо еще, если Чарльз не сотрет ему память.
Возможно, он делает это уже не первый раз. Возможно, вся жизнь Эрика подчиняется тому, что хочет Чарльз.
Он не знает, не хочет знать, если честно.
Ему хватает знания о том, что сейчас Чарльзу чуть менее больно, чем обычно.

@темы: другое кино, девочка-скандал, воспитанница Смольного института, seX-men, театр абсурда

---

о ненависти к людям. накипевшее.

Знаете, иногда у меня бывают приступы острой ненависти к людям. Не так уж часто, но в начале лета, когда большая часть человечества выбирается из квартир и офисов, чтобы проводить время на улице, эта ненависть обостряется.
Я понимаю, как же не люблю людей. Не всех подряд, конечно. Избранных особей.
В какой-то момент своей жизни я пришла к выводу, что идеальный человек - это когда идеал души существует в идеале тела. И то, и другое, разумеется, абсолютно недостижимо, но стремится к этому необходимо постоянно.
Они этого не делают.
Все эти люди на улицах, большая их часть вообще не задумывается о каких бы то ни было идеалах.
Женщины, запустившие себя настолько, что мне тошно на них смотреть. Вся эта вульгарность, все эти несовершенные рыхлые тела, прикрытые каким-то количеством ткани, все эти сожженные краской волосы, все это жуткое количество косметики, делающее лицо маской, или, наоборот, все эти серые мышки, блеклые девочки, утверждающие, что им и так хорошо.
Не хорошо. Вы неидеальны - какого черта вы ничего не делаете? Как вы можете позволить себе выйти на улицу с грязными волосами, в мятой одежде, с ломаными ногтями, или там, например, в коротких шортах, когда в вас сто кило веса?
Как вы можете позволить себе тратить свою единственную и неповторимую жизнь на поедание пиццы или картошки фри, на просмотр дурацких телепередач, на валяние на диване, на сидение в душном офисе, который вы ненавидите, на мечты о том, что никогда не сбудется, потому что вы, черт возьми, ничего не делаете?
Как вы можете позволить себе ничего не понимать, ничего не читать, ничем не интересоваться? Как можно говорить "это не для меня", когда вы этого не пробовали?
В каждом человеке живет ангел. Какого черта вы убиваете его своей ленью и слабостью?
У вас нет второго шанса.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

Люди, а вот сейчас будет внезапное.
Дайте мне, пожалуйста, хороших, годных, больших фиков по фассэвою или черику. Собственно, чем объемнее и интереснее, тем лучше.
Что-то у меня ломка началась х)

@темы: девочка-скандал, seX-men, театр абсурда

---

А я сходила на "Дни минувшего будущего".
И вы понимаете, да? Понимаете?
"Ты бросил меня, Эрик. Ты забрал ее и бросил меня!"
Где-то на прекрасном Чарльзе, вцепившемся в рубашку Эрика, я закончилась как личность.
Чарльз на ногах и без мутации. Эрик и Рейвен. Чарльз и Эрик. Роботы. Магнето и Ксавье. Ртуть, больше Ртути, еще больше.
ОБОЖЕ ТОННА ФАНСЕРВИСА ВЛЮБЛЕННЫЕ ВЗГЛЯДЫ ПОРЫДАШКИ ВСЕ ПЛОХО
Мне хочется растащить фильм на цитаты и по каждой написать фик.
Можно я схожу в кино еще раз десять?

@темы: девочка-скандал, seX-men, театр абсурда

---

На этом месте очень хочется спросить...
Яна, о чем ты, черт возьми, думаешь?!

@темы: девочка-скандал, это не любовь, ты ведь ночью не Святую Деву звал, театр абсурда

---

Элис совсем не девчонка. Уже за тридцать.
Да, пусть не так красива, не так юна,
Но и фигура ее до сих пор стройна.
Элис пока что есть еще чем гордиться.

...

Элис гордится. Фигурой, умом, бюджетом.
Чем там еще гордятся под сорок лет?
У нее нет детей, да и мужа вообще-то нет,
Зато может спокойно на море поехать летом.

Элис в баре бывает. От вечера - до зари.
Элис не возвращается без мужчины.
Элис воображает себя машиной,
Словно для секса. Но созданной для любви.

Элис встречает Майкла в начале мая.
Он переехал, теперь перевозит вещи.
Майкл похож на сон, почему-то - вещий.
Элис он нужен. Зачем - и сама не знает.

Майкл рисует, не курит, вина не любит.
Майкл ребенок, Элис гораздо старше,
Майкл по-детски глупо влюблен в секретаршу
шефа. И с ней у него ничего не будет.

Элис не светит. Она это знает сразу.
И опекает его матерински просто.
Улыбаясь, она по утрам ему жарит тосты
И покупает себе цветы, чтоб поставить в вазу.

Элис стареет. Время бежит быстрее.
Майкл не приходит больше. Ему не надо.
Майкл влюблен и счастлив. И это правда.
Хотя Элис не верит. Ей не хватает веры.

Элис старуха, а выглядит всё на тридцать.
Только кудри седые, а взгляд до сих пор - девчонки.
И фигура ее остается все так же тонкой,
Только Элис уже надоело ею гордится.

Элис Майкла встречает. Теряет свою человечность.
Секретарша беременна, Майкл детей не хочет.
Элис Майкла целует, а где-то в душе хохочет.
"Ты останешься, Майк. Нарисуешь мне слово "вечность"?"

@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда

---

Мои дорогие араши-фанаты, может быть, кто-нибудь из вас знает, где можно скачать новый Арафес?
А то я с ума сойду скоро)

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

странное и без ритма

Иногда меня сводит с ума обаяние чужих планет.
Иногда я хочу улететь и растаять в чужих небесах.
На чужих мостовых, я хочу, чтоб остался один мой след.
И остался один мой взгляд - отпечатанным в чьих-то глазах.

Я хочу насладиться солнцем или даже попасть под снег,
Я хочу ловить взгляды людей. Много тысяч - и несколько сотен.
Я хочу, чтоб на крышах чужих вдруг нашелся чужой человек.
И нашелся мой бог - в лабиринтах чужих подворотен.

@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда

---

настроенческое к "Королю"

@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда

---

Меня тут второй день немножко уносит постапокалиптикой.
Поэтому - вот.

что: Король умер. Да здравствует король!
кто: гений-гей.
о ком: Оно/Нино, Шо/Айба, Тома/Джун
о чем: АУ, постапокалипсис.

1.
- Ты работаешь?
- Да работаю я, работаю. Уйди, отвлекаешь.
- Я не отвлекаю, я слежу за тем, как ты работаешь. Кэп сказал, что…
- О, господи, Масаки, мне наплевать, что сказал кэп. Уйди. Мешаешь.
В техническом отсеке жарко и терпко, сильно пахнет машинным маслом. Нино-то притерпелся, а вот Масаки, наверное, действительно неуютно, недаром он переминается с ноги на ногу, стоя у входа. И чего кэпу неймется? Занимался бы лучше своими делами, чем страдать непонятно чем.
Впрочем, зачем он это делает, в общем-то, понятно. Шо работает, а Масаки опять нечем заняться. Без полетов он скучает, но погода настолько нелетная, что даже из здания станции выходить страшно. Ветер поднимает красные пески и, если прислушаться, можно услышать, как они шумят, перешептываются, будто говорят о чем-то.
Нино боится песков, потому и закрывается с дроидами каждый раз, когда усиливается ветер.
- Ты уйдешь, или мне тебя выгнать?
- Я кэпу расскажу.
- Расскажи. Скажи ему, какой я нехороший. Он меня отшлепает.
- Оставь свои ролевые игры при себе, договорились?
Масаки еще несколько секунд стоит на пороге, а потом вздыхает и отворачивается. Он ничего не скажет капитану, можно быть уверенным. Шо бы сказал, он правильный и упрямый, но Масаки не скажет. Да и не о чем тут говорить. Нино занимается тем, чем занимался на протяжении уже многих лет.
Он чинит дроидов.
Дроиды часто ломаются, они не созданы для того, чтобы летать над песками, а иногда они собирались в такой спешке, что половину деталей приходится менять в процессе. Их много, этих дроидов, и для Нино они похожи на людей. Тут есть медики и солдаты, есть дроиды-разведчики и дроиды-няньки, дроиды-повара и дроиды-учителя. Они все похожи, но для каждого из них у Нино есть свое имя.
- Привет, Джейми, - говорит он, присаживаясь на корточки около машины, - как ты сегодня себя чувствуешь? Опять шестеренки заедает? Тебя пора списать, Джейми, ты знаешь?
На хромированном корпусе тревожно мигают красные лампочки, и Нино смеется.
- Ну-ну, не бойся, без тебя тут все развалится, я знаю. Давай лечиться.
Он занимается этим сутками. Меняет детали, проверяет работоспособность, копается в микросхемах, перенастраивает дроидов заново и разговаривает, разговаривает с ними как можно больше, чтобы не сойти с ума в гулкой тишине, прерываемой лишь мерным тиканьем часовых машинных механизмов. Железных сердец дроидов.
- Фрэнки, ты выспался сегодня? Давай, включайся, не упрямься, я давно тебя не включал, пора бы и погулять немного. Эй, не врезайся в повороты. Аккуратнее.
Шон, в твоей голове такой кавардак, что мне даже завидно. Куда я сунул запасные схемы… Не переживай, сейчас я все поменяю, и ты снова начнешь соображать.
Малышка Мэри, я тоже по тебе скучал, но постарайся не сломать мне пальцы, хорошо? И не мигай так жалобно, сейчас я все проверю.
Время идет быстро. У Нино нет часов, но они не нужны, за все время, проведенное на станции, он научился интуитивно чувствовать поворотные моменты, за которые удавалось цепляться, отсчитывая мерно текущее время. Текущее, словно песок сквозь пальцы. Чертов красный песок.
Когда до обеда остается не более пятнадцати минут, Нино позволяет себе подняться и отряхивает брюки от пыли, скопившейся на полу. К ним постоянно прилипают мелкие крошки, ребята смеются, искренне не понимая, почему бы технику не использовать синтезированную ткань, но Нино нравится выглядеть старомодным. К тому же джинсы – это просто удобно.
Датчик на входе в каюту сканирует сетчатку глаза и на полминуты выдает на экран информацию. Ниномия Казунари, двадцать семь лет, первая группа крови, место рождения Япония, Токио, время рождения, дата, профессия, сексуальные контакты, психологическая совместимость с членами экипажа.
Всю эту информацию Нино выучил практически наизусть, часть из нее вбивал вручную при оформлении на работу и, вероятно, именно поэтому в графе «сексуальные контакты» так и не появилось еще одно имя.
Дверь с тихим скрежетом отходит в сторону и, Нино, щурясь после теплого полумрака технического отсека, делает два шага в каюту.
Девятьсот седьмой день на станции, время – без пятнадцати три.

Чаще всего на станции очень скучно. Об этом предупреждали еще в самом начале, когда Нино только планировал работать техником. Многие почему-то уверены, что работающим на станции приходится ежедневно отбиваться от нападений и бороться с кровожадными мутантами, но это вовсе не так. Возможно, именно так представляют их работу в городских газетах, чтобы были поводы в очередной раз повышать налоги, но, по сути, работа на станции – это ежедневный патруль и попытки хоть чем-то занять огромное количество свободного времени.
Каждый занимает его так, как может. Шо читает, выбирая книги древних авторов, многих имен Нино просто никогда не слышал. Масаки летает над пустыней или, если вновь поднимается ветер, включает программу-воображариум и часами пилотирует придуманный катер. Капитан рисует, уткнувшись носом в планшет и, ворча тихонько, переключает кнопки цветов. Модель планшета у него старая, кнопки переключаются вручную. На новых они подчиняются мысленным приказам, но к новым кэп так и не привык. В голове у него бардак, наверное.
Нино предпочитает просто запираться в своей каюте и думать. Койка жесткая и узкая, на такой сложно заснуть надолго и всерьез, зато легко вскочить на дежурство или при неожиданной атаке. А еще на ней удобно лежать, вытянувшись во весь рост и, разглядывая поблескивающий металлический потолок, размышлять.
Думать можно о разном. Иногда Нино вспоминает родной город, которого не видел уже много лет, иногда город, в котором работал последние годы. Там же находится главный штаб, куда передаются еженедельные отчеты капитана.
Про капитана он тоже думает.
С кэпом Нино впервые встретился в здании штаба. Он искал работу техника, увидел в газете объявление о наборе на станцию и решил сходить. На станции мало кто хочет работать, люди считают, что это очень опасно, а те, кто осведомлен лучше, знают, что это до истерики скучно. Но Нино на тот момент было все равно, деньги были нужны позарез, а на станции хорошо платят.
С капитаном он столкнулся на лестнице, задел его плечом, буркнул извинение и понесся дальше. Потом увидел уже при наборе экипажа, когда проверяли психологическую совместимость. Смешно, с капитаном она составляет всего тридцать два процента, чуть больше необходимого минимума, а они все равно хорошо ладят.
Впрочем, с капитаном сложно не поладить. Нино со всеми подружился как-то почти мгновенно, сработался и привык, но их отношения с капитаном сильно отличаются от отношений с Масаки или Шо.
К кэпу Нино приходит каждый вечер. До отбоя остается чуть больше часа, после отбоя стоит находиться в своей комнате, иначе датчики забьют тревогу, но датчики всегда можно отключить, к тому же час – это не так уж и мало. Часа вполне хватает для того, чтобы побыть рядом.
Нино не всегда понимает, зачем ему это нужно. В городе у него осталась девушка, но они не виделись уже почти три года, так что, наверное, она больше не считает себя его девушкой. А капитан… Это капитан. Нино не приходит в голову как-либо характеризовать их отношения, все равно не получится.
Он просто приходит, тянет молнию на рубашке, говорит о всякой ерунде. Капитан поддерживает.
- Как твои дроиды?
- Нормально. Не хватает запчастей, закажешь из штаба?
- Доложи им сам, а то опять придется отчитываться, почему у нас дроиды ломаются.
- Потому что их так делают. Как твои рисунки? Опять рисовал пески?
- Опять.
Этих разговоров не так-то много, больше, чтобы занять время, разбить молчание, которое обязательно повиснет, неловкое и неуверенное. Когда они молчат, Нино хочется развернуться и уйти, но вместо этого он расстегивает джинсы, стягивая их вниз.
- Когда ты перестанешь носить это старье?
- Никогда.
- Ну и ладно. В них ты даже выглядишь сексуальным.
- Это устаревшее понятие.
- Разве?
- На станции секса не бывает. Не зря об этом шутят в городе.
- Значит то, что мы делаем – почти незаконно?
- Или это не секс.
- Хорошая версия.

В воскресенье у Нино заканчивается работа. За прошедшую неделю он проверил и починил всех дроидов, трех из них запустил патрулировать пустыню, так что до утра понедельника работы не будет точно. Стоило бы пойти поспать, отоспаться впрок перед утренним дежурством, но у Нино с детства не выходит спать впрок, он может только лежать, широко распахнутыми глазами разглядывая темноту вокруг себя. Темнота молчит.
Нино сидит, съежившись в кресле, будто пытаясь стать меньше. В сущности, это не нужно, кресло все равно меняется, подстраиваясь под фигуру сидящего, но Нино так удобнее - становиться меньше и незаметнее.
Рядом Масаки пытается застегнуть молнию на летном комбинезоне. Комбинезон темно-серый, будто покрытый сверху графитом, он плотно обтягивает фигуру и выглядит очень тонким, хотя на самом деле такой не пробьешь ножом или пулей. Форма для пилотов была придумана еще во время войны, призванная защищать от оружия или падений, но, как оказалось, от оружия мутантов она защищала мало.
- Ты летать? – лениво уточняет Нино. Вопрос риторический, но почему бы не поболтать с Масаки, пока есть такая возможность.
- Хочу еще раз пройтись по периметру. Я доверяю дроидам, но… - Масаки смущенно пожимает плечами. Все понятно, ему опять не хватает полетов.
- Можно с тобой? – спрашивает Нино, и сам удивляется вопросу. Лететь сегодня он никуда не планировал, но, наверное, это действительно лучше, чем сутки сидеть в каюте, ожидая возвращения дроидов.
- Собирайся, - Масаки кивает и все-таки дотягивает молнию на комбинезоне до самого конца.
Летать Нино любит. Полеты с детства казались ему чем-то особенным, почти божественным, и он даже поступал в школу пилотов. Туда его, правда, не взяли, организм плохо переносит перегрузки, но это обстоятельство вовсе не мешает Нино любить полеты.
Масаки надевает наушники, по очереди подсоединяет электроды к коже, набирает на пульте одному ему известную комбинацию цифр, букв, звуков и внутренних образов. Каждый катер программируется под определенного пилота, никто другой не сможет им управлять, машина просто не примет чужака.
Психологическая совместимость. Иногда Нино кажется, что весь их мир подстроен на психологии и импульсах мозга.
Несколько секунд Масаки сидит, напряженный и недвижимый, потом коротко выдыхает, облизывает губы и кладет руки на приборную панель. Взлет – это всегда единение с электронным разумом. Взлет, посадка и функция боя, в эти моменты пилот не услышит никого из тех, кто находится рядом. В сущности, он даже перестает быть человеком, становится неким симбиозом электроники и живой органики.
За этим интересно наблюдать. Глаза у Масаки закрыты, ресницы чуть вздрагивают, а губы шевелятся. Он не говорит ни слова, пока катер отрывается от земли и поднимается на необходимую высоту. Только после этого Масаки позволяет себе откинуться на спинку кресла и взглянуть на Нино.
- Опять пялишься? – с усмешкой спрашивает он, - ну чего ты там не видел?
- Это всегда интересно, - Нино пожимает плечами, - это страшно?
- Нет, - отрезает Масаки, прекрасно понимая суть вопроса, - это прекрасно. Я бы предпочел остаться там навсегда.
- А почему бы и не?
- Сам знаешь.
Нино знает. Еще бы не знать. У Масаки с Шо психологическая совместимость почти семьдесят четыре процента. У Масаки с катером – все сто, но выбирает он все равно почему-то Шо.
- Вы с ним опять поссорились?
- Ничего подобного. Просто у него работа, а у меня…
- А у тебя полеты, - заканчивает за него фразу Нино. С этими двумя все с самого начала было понятно. Еще при подборе экипажа. Совместимость больше пятидесяти процентов – это очень, очень серьезно. Об этом даже в книгах пишут, только забывают добавить, какие проблемы при этом возникают.
Совместимость с работой всегда выше.
Нино хочет сказать Масаки что-то успокаивающее на эту тему, хоть как-нибудь подбодрить, но, повернув голову, видит, что Масаки вовсе не до него.
Масаки хмурится, кусает губы и перенастраивает радары.
- Какого черта? Это же просто невозможно. Тут же никого не может…
- Что? – не понимает Нино, а потом смотрит за стекло и понимает все сам.
На красном песке ярко выделяются две черные, будто вырезанные из бумаги силуэты.

2.
Очень сложно тащить кого-то на себе, когда ноги утопают в песке, а солнце будто пытается сжечь тебя дотла, прожечь в твоем теле несколько внушительных дыр. Про то, что хочется пить, даже вспоминать глупо. Пить хочется всегда, это то, к чему привыкаешь в первую очередь, когда оказываешься в пустыне. Здесь хочется пить и выжить, а еще здесь особенно ярко начинаешь понимать, насколько человек зависим от других людей.
Человек не способен выжить в одиночку. Тома отчетливо ощутил этого еще в тот день, когда его приговорили к смертной казни и выкинули за ворота города. Это было утром, в районе шести часов, а вечером он уже лежал, уткнувшись лицом в песок, и думал, что не сможет подняться и сделать хоть сколько-нибудь шагов вперед.
Именно тогда на него наткнулся Джун.
Джун показался ему призраком, случайным виденьем. Поговаривают ведь, что красные пески навевают галлюцинации, но это ведь бывает только с теми, кто умудряется продержаться в пустыне не меньше нескольких дней, а Тома и суток выдержать не смог… Но Джун не был глюком или призраком. Он был вполне живым человеком, достаточно сильным, чтобы помочь Томе подняться, достаточно понимающим, чтобы молча отдать ему свою фляжку, а потом практически на себе дотащить до лагеря банды.
Про то, что Джун спас ему жизнь, Тома помнит постоянно. Это не то, что можно легко забыть, за ним теперь долг, который пока что не было возможности вернуть. Но вернуть придется – Тома это знает.
У песков свои законы, свои правила, зачастую разительно отличающиеся от того, к чему Тома привык за все время жизни в городе. Пески – это почти квест, иногда они даже кажутся искусственно созданными на манер компьютерной игры, потому что выжить там можно, только четко следуя необходимым действиям. Но в случае смерти ты уже не очнешься у себя в комнате, снимая шлем от программы-воображариума.
Все правила и все законы Томе объяснял Джун. Смешно даже, из всей банды Джун выглядит самым младшим, хорошо, если лет на девятнадцать, но это не мешает ему быть взрослым и быть лидером. Если верить самому Джуну, на самом деле ему уже двадцать семь, но в пустыне время застывает, обволакивает, будто консервирует, и восемь лет Джун уже вовсе не меняется. Кудрявые волосы, тощая, будто бы досуха выпитая солнцем фигура, усталый взгляд и порезы на запястьях. Если бы Джун жил в городе, его тут же бы приняли за склонному к суициду человека. Однако в пустыне подобные шрамы говорят исключительно о том, что воды снова не хватает. Кто придумал прибор, преобразовывающий человеческую кровь в воду – бог весть, но этот человек совершенно точно был гением, безумцем и обладал львиной долей черного юмора.
Сбившихся в банды часто называют вампирами, однако пьют они исключительно свою кровь. Банд не то, чтобы много, но достаточно для того, чтобы совершать набеги на племена мутантов или караваны, движущиеся от города к городу. Никаких убийств – только в самых крайних случаях. Никакого насилия или злостного грабежа, берут только самое необходимое – еду, воду, иногда одежду или книги, никогда – деньги, потому что в них все равно нет смысла.
В песках быстро привыкаешь к тому, что смысла вообще нет.
Все это Томе рассказал Джун, который сидел с ним ночью в палатке, смотрел то в сторону, то резко и неожиданно – в глаза, и говорил, говорил, спокойно и размеренно сообщал сведения, необходимые для того, чтобы выжить.
- Останешься с нами? – спросил он уже под утро, когда ночной холод начал понемногу отступать и, даже понимая, что вопрос риторический, Тома чувствовал, что должен ответить на него серьезно.
- Да, - отозвался он, подумав, - да, останусь.
И действительно остался.
Сколько времени прошло с той памятной ночи? Чуть больше года, наверное, безумно долгий срок, по нынешним-то меркам. За это время Тома успел стать жестче и собраннее, привык играть по правилам, перестал бояться вспарывать вены ножом и пугаться собственного отражения в зеркале, одинакового день ото дня. Многое изменилось, а рядом с Джуном он оставался все так же.
Даже сейчас, придерживая его за талию, чуть ли не взвалив себе на плечи.
Несмотря на жару, по позвоночнику ползут капли ледяного от страха пота. А вдруг не удастся? Вдруг не смогут? Вдруг он не успеет?
- Потерпи еще немного, - просит Тома, хоть и знает, что Джун сейчас без сознания, - потерпи, совсем чуть-чуть осталось, мы уже много прошли, скоро придем, и все будет хорошо. Хочешь пить?
Джун не отвечает, конечно, но собственный голос немного успокаивает, даже голова кружится не так сильно, появляются силы сделать еще несколько шагов.
Лишь бы не оказалось, что они запутались. Ориентироваться пришлось только по звездам, Тома абсолютно уверен, что город находится где-то на северо-востоке, еще немного, и можно будет увидеть его стены, высокие и темные. Но вдруг станцию перенесли? Вдруг он ошибся, и ее там нет? Еще одного ночного перехода Джун не переживет точно. А оставаться должником Тома не привык.
На самом деле, Тома сам уже почти не думает о времени. Сложно думать о чем-то, когда мысли разбегаются мгновенно, как песчаные ящерицы. Он просто идет – потому что пока он идет, можно оставаться живым, пока он идет и дышит, можно верить в какой-то счастливый конец, как в детских сказках, которые ему читала мама. В сказках герои боролись со злом, без труда проходили высокие горы, ледяные снега и жаркую пустыню, вот только почему-то ни в одной сказке не упоминалось о том, что иногда героям хочется рухнуть лицом в песок, заглатывая ртом, как воду, каменную крошку.
Он все-таки падает – не сразу, лишь через несколько шагов. Ноги подкашиваются, и Тома больно ударяется коленями, Джун падает рядом с ним. Он кажется непривычно бледным на фоне темного песка. Ну, вот и все, думает Тома, ну вот и все, приехали, вот так все и закончится, и, наверное, это даже честно, я не заслуживаю ничего другого.
Потом он лежит на спине и смотрит в небо. Небо ярко-синее, солнце ярко-желтое, как рисуют в книжках для совсем маленьких детей. Тома смотрит на это солнце, почти не щурясь, и думает, что если немного подключить воображение, то можно представить, будто он лежит на траве у самого дома, скоро мама позовет обедать, а пока что есть солнце, трава и небо. И шмель, который гудит и гудит над ухом, привычно и мерно, надо бы отмахнуться, но от жары лень даже руку поднять.
Гул все нарастает. Тома хмурится и закрывает глаза.

- Черт бы вас всех побрал, кто вас вообще просил притаскивать их сюда?
- А что ты предлагаешь? Надо было оставить их лежать там?
- А если они мутанты?
- Что я, совсем дурак, мутантов никогда не видел? Люди они. Бандиты, наверное, но – люди.
- Может они просто от каравана отбились.
- Масаки, ты видел их ножи? Мирные жители с таким не ходят, не будь наивным.
- Ага, а вот сейчас они очнутся и нападут на нас. Вы этого хотите? Драки?
- О, господи, Шо, не психуй, ни на кого они не нападут. Ты же видишь, в каком они состоянии. Хорошо, если не сдохнут.
- Так может, начнем их лечить?
- У нас самих лекарств не хватает.
- Вот мы и вернулись к началу – зачем вы их притащили?
Тома слышит чужие голоса словно сквозь вату, они пробиваются к нему через глухую к эмоциям и ощущениям темноту. Когда мысли, наконец, возвращаются к нему, он понимает главное – не умер. И, судя по разговорам, никто не умер. Веки тяжелые, их невозможно поднять, Тома пока и не пытается, только пробует по очереди пошевелить руками и ногами. Тело затекло, в кожу тут же будто впиваются миллионы иголочек. Хороший признак.
- Включите уже медика, ну, кто-нибудь.
- А он вообще работает?
- Здрасьте, приехали. Я его чинил позавчера, все прекрасно работало, как раз проверял, когда палец порезал. Вот, видишь.
За шумом разговоров слышен тихий писк – кто-то включил дроида-медика. К коже Томы прикасается ледяной металл, но почти сразу нагревается до температуры человеческого тела. Попискивает, сканирует внутреннее состояние. Тома не видит, но знает, что сейчас на приборной панели бежит светящаяся зеленым строка: диагноз, назначенное лечение, стадия лечения. Все стандартно. Тома видел тысячи таких дроидов, когда приходил к отцу на работу.
Но это было очень-очень давно.
- Второго тоже включи. Этот мальчишка совсем плох.
- Какой он тебе мальчишка? Видишь, сколько шрамов? Ему должно быть за тридцать.
- Раз выглядит, как ребенок – значит для меня он ребенок.
- Ему вода нужна.
- Всем нужна вода.
Тома слушает чужие разговоры и даже не хочет открывать глаза. Ему и так уютно. Лежать, ощущая покалывание по всему телу – это дроид сканирует отклонения от нормы, их у Томы, видимо, до черта и больше. Слушать, как разговаривают люди. Обычные, живые люди, которые даже бывают в городе. Люди, которые хорошо друг друга знают. Просто люди. А значит, Тома с Джуном выживут. Надо только дождаться этого момента.

Когда Томе было десять лет, он мечтал стать программером. В десять многие мечтают о профессии программера, она кажется какой-то необычайно таинственной и интересной. Потом, конечно, дети вырастают и находят себе занятие по душе, но Тома очень долго хотел писать программные коды. Для дроидов, не для дроидов – какая разница.
Потом мечта как-то забылась, а теперь вспоминается снова. Наверное, потому, что вокруг хватает дроидов, или их элементов. За время жизни в пустыне Тома как-то отвык от того, сколько техники окружает человека в обычной жизни. Свет включается автоматически при входе в помещение, для допуска к компьютерной системе необходим личный психокод, а кресла подстраиваются под фигуру, стоит только в них сесть. Ко всему этому быстро привыкаешь и столь же быстро отвыкаешь, стоит только оказаться вне городских стен. Вот Тома и отвык.
Он сидит в кресле, удерживая обеими руками тяжелую кружку с холодным чаем. Ничего другого сейчас не хочется, только воды или чая, обязательно холодного, потому что кондиционер в каюте, конечно, весьма приятен после пустынной жары, но даже его не хватает.
Тома облизывает губы, несколько секунд разглядывает кружку и только потом подносит ее ко рту, жмурится довольно, наслаждаясь горьковатым привкусом. В каюте полнейшая тишина, Тома смотрит только на кружку с чаем, но и так знает, что на него сейчас смотрят все. Смотрят и ждут. Все эти люди, которых он узнал буквально час назад, теперь ждут от него каких-то объяснений, каких-то умных слов… Зачем? Для чего?
Джун все еще в медицинской каюте, дроид, наверное, не отходит от него ни на шаг. Состояние уже вполне совместимое с жизнью, но в себя Джун пока не приходит. Дроид пишет, что это нормально. Наверное, действительно нормально, Тома не знает. В его кровь никогда не попадал яд оружия мутантов.
- Не молчи, пожалуйста, - наконец просят его, и Тома поднимает голову. Вот этого мальчишку в темно-синем комбинезоне зовут Ниномия. У него очень усталые глаза и невероятные руки. Под этими руками дроиды оживают и начинают слушаться. Тома подумал бы даже, что Ниномия и сам дроид, но по его венам течет вполне человеческая кровь.
- Я не знаю, что говорить, - качает он головой, - каких слов вы от меня ждете? Кто я такой, вы знаете сами. И зачем я пришел, вы тоже знаете. Надо что-то еще?
Мужчина в очках и темно-сером пиджаке поверх белой футболки тихо ударяет ребром ладони по мягкому подлокотнику кресла. Его, кажется, зовут Сакурай, и он стратег. Это заметно в первую очередь по очкам – такие носят исключительно те, кто занимается финансовыми кодами и стратегическим планированием. Рядом с ним сидит пилот – серый, металлического оттенка комбинезон и пара нашивок выдают его с головой. Пилота зовут Масаки, и если бы не он, Тома с Джуном до сих пор валялись бы в пустыне, и их медленно заносил бы песок.
- Надо, - просит пилот, осторожно гладит Сакурая по голове, и тот мгновенно успокаивается, - что вы планируете делать дальше? Ты же знаешь, по международным законам мы не имеем права отпустить вас живыми. Но и убивать вас было бы как-то глупо, тебе не кажется? Иначе смысл был вас лечить?
- А зачем лечили? – огрызается Тома.
- Мы не убийцы, - напоминает капитан, и Тома косится на него. Капитан серьезен, спокоен и тверд. У капитана форма военной академии, длинные сухие пальцы и невозмутимое выражение лица. Только где-то в глубине глаз мелькает неуверенность и легкий страх.
- И что же тогда?
- Вы останетесь здесь. По крайней мере, пока твой друг полностью не вылечится.

запись создана: 31.10.2013 в 00:18

@темы: японская трава, другое кино, we make storm, девочка-скандал, театр абсурда

---

Выбираешь лицо, фактуру, одежду, цвет губ и глаз.
Выбираешь походку, голос, родинку на плече.
Ты сегодня создатель, сегодняшний твой экстаз -
От создания. Так рождается человек.

Он рождается в муках. Отсутствует пол и взгляд.
На ошметках характера строишь его судьбу.
"У него есть мать и сестра... Нет, пожалуй, брат.
Он жесток. И любви всегда предпочтет борьбу"

Ты его рисуешь и пишешь, слепив с себя.
Ненавидишь его и любишь, как своего.
Но когда от усталости сильно глаза болят,
Ты смотри, не жалей его. Застрели его.

@темы: другое кино, девочка-скандал, театр абсурда

---

В очередной, черт знает, какой по счету раз мне кажется, что я разучилась писать. Пальцы зудят от непереносимого желания открыть Word и записать очередную историю, прописать ее от начала до конца, продумать, погрузиться в нее полностью. Персонажи в моей голове шумят и злятся, напоминают о себе случайными зарисовками, сказанными кем-то фразами, которые я слышу в метро и на улице, дурацкими песнями, артами не про них. Напоминают, напоминают, а я стараюсь запихать их как можно дальше. Не мешайте, не отвлекайте, я же работаю, вы же видите, что я не могу...
Что я задыхаюсь от невозможности забыть обо всем ради очередного текста, который, возможно, никогда не будет закончен.
Мне как-то сказали "выбирай, кем ты хочешь быть", и я, кажется, выбираю свою будущую профессию, знаю, чего я хочу, учусь, занимаюсь, сижу на диете, помню про йогу...
И не пишу. И это очень страшно.
Я просыпаюсь по ночам, когда мне снится очередная крутая идея, и сразу становится обидно, что я вообще проснулась.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

В последнее время, все, что я здесь выкладываю - это фото.
Но я действительно считаю, что он самый красивый мужчина в мире.

@темы: японская трава, we make storm, девочка-скандал, японский Марио, театр абсурда

---

В ожидании фильма у меня начинается дичайшая ностальгия по фандому иксменов.
Ребята *жалобно* я очень вас люблю.

@темы: девочка-скандал, театр абсурда

---

я согласна, в последнее время здесь слишком много фото Кико, но, черт возьми, как я могу это не запостить?

очень красивое

@темы: девочка-скандал, it's my girl!, театр абсурда

---

восхитительная.

@темы: японская трава, девочка-скандал, it's my girl!, театр абсурда